Обеты молчания

Внизу хлопнула входная дверь.

– Он точно не наденет, – сказала Лиззи.

– Господи, пожалуйста, не смеши меня, очень больно.

– Мам?

– Мы здесь, разговариваем о розовых платьях. Где ты был?

– Раздавал листовки.

Лиззи застонала и натянула на голову подушку. Она старалась держаться подальше от того, что сама называла религиозной манией Тома, но когда он отправлялся в кафе, бары и магазины, чтобы раздавать там свои листовки про Иисуса, ей хотелось сгореть от стыда.

– Заткнись. Все в порядке, мам? Ты уверена, что им стоило тебя отпускать?

– Полностью уверена. Абсолютно уверена. И я в порядке, милый, никогда не чувствовала себя лучше. Хочется спать, и все болит, но никогда не чувствовала себя лучше.

Том посмотрел на Лиззи.

– Все нормально, это не препараты, она просто выходит замуж. Разве это не здорово? Он купил кольцо и спрятал его в куче коробок, мне кажется, это самый романтичный поступок в мире, я прямо завидую.

Том стоял на месте, не заходя в комнату. Он не смотрел на них. Он смотрел прямо перед собой. Казалось, ему было тяжело дышать.

– Отличные новости, Том.

Ничего.

– Том? Не стой так, подойди сюда.

Ничего.

– О господи, если ты собираешься вести себя как ребенок… – Лиззи вскочила с кровати и направилась к нему. – Если так, то проваливай, пока ты ее не расстроил. Ты серьезно меня злишь, Том.

Но когда она приблизилась к нему, он отвернулся. Он ушел по коридору и снова спустился вниз по лестнице.

– Лиззи, не надо, оставь его, все в порядке, с ним все будет в порядке.

– Придурок! – прокричала Лиззи.

Но входная дверь с грохотом захлопнулась, заглушив ее голос.

Шестьдесят четыре

«Славь, душа, благодать его слова!
Завет его крепок, любовь без преград.
Славь, душа, величие Бога,
Что дети и внуки вовеки узрят!»

– Аллилуйя!

– Аллилуйя!

– Восславим имя Иисуса!

– Восславим имя Иисуса Христа!

Вступил ансамбль – две гитары, две флейты, электронные клавиши и дробь на ударных. Том не участвовал. Обычно он был на сцене и на чем-то играл, но сегодня был не готов. Он встал далеко в сторонке.

– Аллилуйя! А-а-аминь!

Пастор поднял руки в воздух. Том закрыл глаза, и они снова начали петь: петь, размахивать руками и раскачиваться, ряд за рядом. Он чувствовал, как женщина рядом наваливается на него, раскачиваясь.

– О, Иисус, славный Господь, – стонала она.

Он открыл глаза. В ряду перед ним сидела женщина с двумя маленькими мальчиками, но там, где были спины мальчиков – одного в красной флисовой куртке и другого в синей, – он видел только лицо своей матери, светящееся от счастья; ее, и еще лицо Лиззи. Лиззи, с улыбкой от уха до уха, которая смотрела на него.

Он около часа гулял по улицам, забредал в тупики, выходил на проспекты с кучей домов. Машина на подъездной дорожке, свет в окне. Машина на подъездной дорожке, свет в окне. И так без конца. Он вышел недалеко от холма и думал подняться на него, но тьма была кромешная, а фонарика у него не было. Он пошел обратно, петляя, потому что возвращаться домой не хотелось, немного углубился в центр города, но потом передумал и пошел обратно. Ему не хотелось ни с кем встречаться, он не смог бы поддержать разговор. Чего ему хотелось, так это плакать. Он не злился на мать, хотя не понимал ее, но, может быть, это был шок после аварии – может быть, она не понимала, что делает? Может такое быть? Его мучили грусть и разочарование. Фил Расселл. Хорошо, допустим, он, Том, уедет в Штаты, оставит дом, и ему особо не придется иметь с ним дело, но одна мысль о том, что Фил Расселл станет его отчимом, женится на его матери и будет вливать в ее сердце и сознание атеистический яд, глумиться над Библией, настраивать против нее с помощью умных разговоров, заставлять ее чувствовать себя дурой, возможно, даже препятствовать ее походам в церковный хор… В глубине души он знал, что Бог требует от него остановить это, что Иисус рассчитывает, что он приведет свою мать к спасению, и Том хотел этого, но это казалось невозможно сделать одному.

– Ты не один, – сказал голос в его сердце. – Внемли, я с тобой навеки, до самого конца времен.

Он улыбнулся. Куртки двух мальчишек засияли.

– Для меня, – продолжал голос, – больше радости об одной пропавшей овце, которая вновь вернулась…

– Да, господь, – сказал Том, – будь благословенно имя твое. Я знаю, о чем ты просишь меня, знаю, чего ты от меня хочешь. Просто…

– Для Бога нет ничего слишком сложного. Проси, и воздастся. Постучись, и тебе откроют.

Женщина, сидящая рядом с ним, вцепилась в его руку, и комната вокруг наполнилась бормотанием людей в трансе. Она тоже была в трансе. Ее глаза вращались. Том попытался мягко высвободить руку, но ее хватка оказалась слишком сильной.

– Амма джамбагрисаламораламма форнамо джаммаи джаммаи канфалабедеи.

Том тоже открыл рот и попытался вспомнить то, чему его учил пастор после обряда крещения.