Облом

В растерянности парень. Быть развязке, и неизвестно, чем она обернется для него. А хотелось бы поработать не покладая рук – и домой. Неделю, как уехал, а кажется, словно месяц прошел. Может быть, Настя и не вспоминает о нем. Если бы вспомнила, хоть приснилась бы. Каждый вечер, ложась, думает о девчонке, о ее мягких руках, о голубых глазах, то задумчивых, то оживающих искорками радости; забывшись, тихо шевелит головой на подушке, будто ищет запах ее волос.

Работники загружают мешки на телегу. Проворотлив Сафа: скупил в округе, почитай, весь овес, оставшийся с зимы; теперь он один поставляет нуждающимся дополнительный к подножному корм для лошадей. Хороший хозяин, если хочет, чтобы тягловая сила была в исправности, круглый год использует зернофураж. И теперь цена, назначенная торговцем, будет окончательной.

Пудов тридцать взял. Телега загружена плотно, даже дроги поскрипывают. Сафа, обутый в сапоги, смазанные с вечера дегтем, бросает на мешок рогожу, садится.

– Если успею обернуться, приеду только за полночь. Вы, парни, к полудню выкопаете, займитесь камнем. Возов пять-шесть надо подвезти. Если управитесь, кладку без меня не начинайте.

Он дернул вожжи, тонко свистнул губами. Лошадь трогает повозку.

– Хаерле юл – в добрый путь! – говорит вслед старшая жена.

Она озабочена. Может, сегодня не надо было выезжать. Актуш, дворняга, спущенная утром с цепи, приволокла откуда-то из леса кусок шкуры барашка. Надо было прямо к отъезду мужа подоспеть. Как бы дурной приметой не обернулось. Вчера соседи не досчитались барашка: то ли собаки балуются, то ли человек зарезал – пойди разберись.

Проводив хозяина, все расходятся. Начинается обычный день селянина. Работа. За работой забываются все печали, тревоги. За работой не заметишь, как солнце укатилось к самому гребню холма – на закат. И хочется за час- другой сделать то, что не завершил в течение дня. Вот так всегда, улыбается про себя Имамей, как у того мужика в притче получается: умер, и еще на три часа работы осталось.

После ужина напарник сразу отправился к себе наверх в мансарду, а Имамей ходит потихоньку по двору: убрал топор под порог, повесил кнут за угол сенцев, сходил в конюшню, снял узду с Серого – пусть свободно ходит по стойлу. Когда вернулся в избу, все уже спали, одна старшая жена заканчивает дела.

– Ты чего не ложишься? – спрашивает она.

– Да неохота.

– А я подожду немножко. Может, вернется, если все удачно сложится.

– Ну ладно, я пойду.

– Спокойной ночи, – желает женщина. – Отдыхай, набирайся сил.

Поднялся наверх. Яппарай уже похрапывает. Да громко, словно нарочно. Деревянные кровати у них порознь. Кровать Имамея у выхода на балкон. Он разоблачается, ложится, пошевеливает усталыми членами под одеялом. Приятно растянуться после рабочего дня.

Не успел сомкнуть глаза, легкая истома погнала прочь все мысли из головы, лишь подсознание воспроизводит картины минувшего дня: глубокая яма будущего подвала, бутовая куча на дне ямы.

Летняя ночь словно торопится навстречу плотной мгле там, на востоке, которая скоро начнет редеть, предвосхищая притаившуюся за горами синеву нетерпеливого утра. Не слышно ни людского говора, ни переклички петухов; лишь чья-то беспокойная собака никак не угомонится, лает то ли на кого-то, то ли так, от бессонницы.

Разбудил Имамея тихий скрип половицы. Очнувшись, он лежит, пока еще не понимая, почему отошел сон. Может, уже выспался? Но за окном темнота. Кровать напарника едва виднеется во мраке. Храпа уже не слышно. Скрипнуло опять, уже внизу. Или хозяин вернулся, или его жена не ложилась. Значит, сейчас через створ выхода на мансарду пробьется свет лампы.

Так и есть. Лампу зажгли. Мрак едва поредел, так что потолок опустился ниже, оконное стекло сбоку отражает кровать у противоположной стены. Но тут снизу слышится скрежет, будто колесо круто повернутого передка телеги трется о дрогу.

Имамей привстал, слушает. Повернул голову в сторону постели Яппарая – ничего не видно. Тихо ступая, подошел: откинутое одеяло, измятая подушка. Осторожно тронул подушку рукой. Не ошибся – никого нет. Значит, внизу не хозяин. Все еще слышатся непонятные звуки. Надел рубаху, штаны, медленно стал спускаться по ступенькам. В полумраке увидел: хозяйка лежит, связанная веревкой. Во рту тряпка. Из-за шкафа видна спина Яппарая, поддевающего что-то топором. Осторожно прошел к хозяйской кровати. Женщина увидела его. Он приложил палец к губам: спокойно! Лег на пол, развязывает узел на закрученных за спиной руках. Женщина, лишь освободилась, было привстала, но он сжал ее руки. Поняла, лежит в прежней позе с тряпкой во рту. Узел на ногах поддается трудней.

Имамею из-под кровати видны сапоги Яппарая. Вот он, слышно, закончил работу, шуршит чем-то. Отошел от шкафа, остановился, видно, посмотрел на женщину. Направляется с лампой к двери. Вышел, захлопнул ее, захлестывает чем-то накладку запора.

Имамей встал, опоясывается веревкой, снятой с женщины. Она тоже встала.

– Топор под крыльцом, – тихо шепчет парень.

– Понятно.