Облом

Вернувшись вечером с работы, Митяй ужинал, а затем брался за свои ящички, коробки, баночки, мешочки, в которых хранились боеприпасы. Не раз и не два они упаковывались и переупаковывались, укладывались и перекладывались с места, показавшегося неудобным, в более подходящее. Мешочек, в котором хранилась дробь, вдруг мог показаться чрезмерно большим, а потому он распарывался и перешивался в меньшем размере. Картечь, хранившаяся в жестяной банке из-под консервов, однажды пересыпалась в стеклянную банку с резьбовой крышкой, жестяная же банка использовалась под пыжи, а коробка из-под пыжей – под старые, раздувшиеся и позеленевшие, с потрескавшимися краями, гильзы, которые следовало бы давно выкинуть. Но через некоторое время коробка высвобождалась, потому что обнаруживалось, что старые гильзы можно хранить, просто увязав их по нескольку штук; в коробку вновь засыпались пыжи, а освободившаяся жестяная банка заполнялась только что приобретенной мелкой дробью.

Предметом особого внимания было ружье. Старая, тульского образца, одноствольная цилиндровка вызывала умиление у ее владельца. Сняв со стены, он переламывал ружье, щурясь смотрел в ствол, щелкал языком, рукавом протирал пыль, вертел его в руках, впадал в задумчивость, вспоминая удачливые моменты охотничьей биографии. Особую ценность приобрело ружье после незадачливого случая с обменом, когда по простоте души своей Митяй уступил его Полторайке, давшему взамен испорченную при чистке стволов двустволку. Но со временем все вернулось, как говорят, на круги своя, а ружье – к прежнему хозяину. И только новый непредвиденный случай чуть было вновь не оставил Митяя в убытке. Причиной тому были все те же страсти, на которых строилась вся его жизнь.

Вторая двойня младенцев отличалась от первой более спокойным нравом. То ли родители, обретшие уже воспитательский опыт, меньше канителили их, то ли природа вложила в них это спокойствие. Однако не пришлось отцу семейства сбегать по ночам из дому. Спал он на зависть жене сладко и беспробудно. И даже со временем, когда малыши уже подросли, предложил стелить ему с сыном отдельно. Пусть, мол, с отцом привыкает.

– Ты что, спятил. Задавишь еще во сне, – возражала жена.

Симпатии отца были явно на стороне сынишки. Он тянулся к нему, словно не было в семье еще троих дочерей. Только его брал на руки, посадив верхом на шею, под трубные звуки маршировал по комнате. Но дочери, хочешь или нет, были здесь же. К тому же сестрица-двойня и лицом, и одеждой так была похожа на братца, что случалось, иногда в разгар затеянной игры отец внезапно обнаруживал, что в руках у него вовсе не сын. На вытянутых руках, брезгливо морщась, нес он дитя к люльке, где та и оставалась, безразлично глядя на братца, который оказывался на руках отца вместо нее.

В то воскресное утро Валя, жена Полторайки, пришла к Любе по своим хозяйским делам и застала ее за умыванием девчушки, которая, пользуясь случаем, что дома никого не было, на четвереньках доползла до печной дверцы, загребла ручонкой сажи и выпачкалась вся. Братец наблюдал из люльки, как мать отмывала сестрицу.

Когда часом позже Митяй прогуливался со своим питомцем и заглянул к Полторайке, Валя заметила, что пристрастный отец, имевший обычай гулять только с сыном, в этот раз перепутал детишек. На запястье маленькой ручонки, лежащей на плече отца, был заметен неотмытый след сажи.

– Митька-то опять перепутал, вместо сына дочку взял, – шепнула она, улыбаясь, мужу.

Насмешник-муж не преминул на этот счет затеять шутку.

– Говорят, Мить, что ты только слух пускаешь насчет сына. Слышно, у тебя все четверо девки.

– С чего это ты взял? – не чувствовал подвоха многодетный отец. – А это тебе что, не сын? – показал он глазами на ребенка.

– Об чем и речь, – подначивал насмешник с серьезной миной. – Ты думаешь, я девку от пацана не отличаю?

– Да как тебе их отличать, если ты пацана в руках-то не держал. Правильно я говорю, Андрюха? – обратился Митяй уже к ребенку.

Дитя, не слушая слов отца, тянулось ручонкой к стенке.

– Бьюсь об заклад, что это не пацан. Своего гончака ставлю против твоего ружья. Ставишь ружье? – протянул руку Полторайка.

– Ставлю! – задорно подтвердил предложенное пари рукобитьем Митяй.

– Да не слушай ты этого смутьяна, – поняв намерение насмешника, хотела было заступиться за Митяя Валя. Но тот уже решительно распеленал ребенка.

– На вот тебе.

Тут он осекся. Полторайка с хохотом плюхнулся на лавку.

В это время открылась дверь, и в избу с ребенком в руках вошла Люба.

– Ты, отец, и дочку решил сегодня побаловать? – улыбалась она.

Митяй мокрой курицей стоял в безмолвии.

ВАСЬКА-ПАРТОРГ