Обман

Снова пришла зима. Жизнь съежилась. Несмотря на то, что девочки все лето строили глазки каждому встречному холостяку в Лондоне, ни одной из них не удалось никого убедить, что бесприданницы-дочери увядавшего романиста были выгодной инвестицией. Покуда Уильям все еще находился во Франции, Фанни умоляла миссис Туше устроить традиционный званый ужин, и, хотя миссис Туше склонялась к тому, чтобы совершить столь наглый поступок, статья Диккенса на тему «Процветания» навсегда восстановила ее против Чарльза. Ибо выяснилось, что ему претила мысль о том, что его жена – как и любая женщина – вправе выступать перед публикой:

«Лично мы убеждены, что наша душа возмутилась бы, если бы наша хранительница домашнего очага сочла для себя необходимым занять позицию за столиком с бутылкой воды и стаканом и, стоя за сей крепостной стеной, обращаться с речами к публике».

– О, да зачем вы читаете такое, если это вызывает у вас такое негодование! – поинтересовалась Фанни. – Вы же рушите наши перспективы!

У миссис Туше едва не сорвалось с языка: «Да нет у вас никаких перспектив!» Вместо этого она загородилась щитом Брони: отложила последний выпуск «Хаусхолд уордз» и в молчании удалилась к себе. Когда Уильям отлучался из дома на длительный период, ее душа погружалась в такое вот молчание. Иногда она задумывалась, насколько простираются границы этого молчания. Насколько далеко может завести ее это молчание? Она воображала себе, что уже готова уйти в монастырь. Жизнь в безмолвных размышлениях ее не пугала – уже не пугала. Но что ее вводило в ступор, так это бесконечный щебет голосов, звучавших, куда бы она ни пошла.

«3 января 1852 года

Дражайшая Элиза!

В Мадриде я встретил самодовольного американца-говоруна – а разве бывают другие? – который заявил следующее: “В Париже лучше одеваются, Рим – самый красивый, Берлин превосходит нас по интеллекту, но вы должны мне поверить, когда я говорю, что Нью-Йорк – самое потрясающее место на земле. И что тогда, скажите мне, может предложить Лондон?”. И тут я подумал о тебе и уверенно ему ответил: “Людей. В Лондоне, сэр, люди необычайно интересные!”»

Порой в констатации очевидных вещей есть своя красота. «В Лондоне люди необычайно интересные». Но были ли они сейчас столь же интересными, как когда-то? Одной из сложностей периода управления упадком была ностальгия. Сегодня давние ужины 30-х годов казались ей золотой порой жизни, и все раздражавшие ее тогда молодые литераторы представлялись людьми, с которыми ей чуть ли не посчастливилось быть знакомой, невзирая даже на Диккенса. Даже тех, кого миссис Туше в то время презирала, теперь она вспоминала с сентиментальной нежностью…

В таком состоянии самообмана она в одно прекрасное майское утро села на автобус до Кенсингтона и сошла перед Гор-Хаусом. Она была не одна: у сотен людей возникла та же самая идея, хотя она понятия не имела, двигала ли ими ностальгия, любопытство, schadenfreude[157] или просто желание совершить выгодную покупку. Она бродила по комнатам, проводила пальцем по желтым ценникам, болтавшимся на каждой вещи – от оконных занавесок до арфы, от бюста Наполеона до книжных полок. Сегодня был последний день срочной распродажи имущества Блессингтон: она слышала, как старьевщик с характерным говорком кокни говорил старому еврею, что с прошлого четверга в этом доме перебывало двадцать тысяч человек. Из распродававшегося имущества уже мало что осталось ценного – либо крупногабаритные вещи, лишь слишком дорогие, либо уродливые и непрактичные. Миссис Туше купила немецкую фарфоровую статуэтку двух перешептывавшихся негритят под названием: ТЕМНЫЙ СЕКРЕТ.

28. Брайтонский период, 1853–1867 годы

Уильям вернулся из Европы, привезя «Хижину дяди Тома» и известие, что не за горами новый переезд. Эмили допустила оплошность, вспомнив недавний переезд Чарльза из большого дома на Даути-стрит в еще больший дом на Тависток-сквер, вынудив Уильяма воскликнуть в сердцах:

– Боюсь, наш переезд будет в прямо противоположном направлении. Особняк Кенсал нам теперь не по карману!

Прямо противоположным направлением был юг. Даже миссис Туше не могла догадаться, насколько далеко на юг они переместятся. Но когда прозвучало «Брайтон», она почувствовала, что девочки вздохнули с облегчением. Лондон ассоциировался с их неудачами.