Обман

Она и забыла, какую сильную тревогу у него вызывал вид нищеты. Она была к этому подготовлена лучше: ей не надо было сочинять романы, она лишь жадно следила за газетными новостями. Пока они ехали в поезде, она подсчитала, что если восемьдесят процентов хлопка, доставлявшегося в Манчестер из южных штатов, и хлопчатобумажные ткани составляли сорок процентов экспорта Великобритании – и еще большую долю собственных богатств Манчестера, – что ж, тогда, очень вероятно, им скоро предстоит столкнуться с ситуацией полного…

– Элиза, у этого человека половина лица съедена. С таким лицом ему бы не стоило выходить из дома. И я заметил, что все дети от самого вокзала до этой улицы одеты в лохмотья. Напрасно мы сюда приехали. Я сожалею, что дал тебе отговорить себя поехать на блинный забег в Олни[161]!

Она знала, что он сейчас обдумывал роман о 1745 годе, и дерзко использовала сей факт в своих маневрах, вспомнив об этом и послав за старинной книгой, которую она когда-то купила по просьбе Кроссли. Это были записи очевидца событий – директора школы в Эдинбурге, – в которых описывалась поездка Красавчика принца Чарли от Холирудских гор в Манчестер, куда он ехал, питая большие надежды, постигшее его разочарование в Дерби, и наконец отступление и катастрофа в Каллодене. Уильям с восторгом цитировал ей описание того мига, когда «толпа» увидела молодого претендента на престол:

«Это был высокий худощавый молодой человек, пяти футов десяти дюймов ростом[162], с румяным удлиненным лицом, изрядным носом, большими карими глазами навыкате и рыжими волосами, но в те времена носивший светлый завитой парик. Он был в традиционном для шотландского Высокогорья одеянии, с изукрашенной золотым шитьем синей лентой через плечо…»

Куда менее восторженными оказались толпы на улицах его родного города. Закрытые фабрики, худые женщины, выстроившиеся перед церквами и работными домами. Голодные босоногие ребятишки повсюду! И тем не менее в глазах миссис Туше все это было зрелищем, каким Манчестер мог бы скромно гордиться. В Ливерпуле жители вывешивали флаги Конфедерации. Она пыталась объяснить, в чем суть:

– Это все последствия торговой блокады. Юг хочет возобновить поставки хлопка сюда, принимая во внимание их нынешние успехи, но Манчестер стоит твердо на своем. В зале свободной торговли состоялось публичное голосование сразу после Рождества. Рабочие отказались. Они не согласились использовать рабский хлопок. Они намерены соблюдать объявленную Линкольном блокаду, в знак солидарности с ним – невзирая ни на какие издержки.

– Но ведь издержки слишком большие. В чем, скажи мне, смысл усугублять невзгоды бедняков?

– Уильям, это все равно что говорить: в чем смысл выплачивать долги? Оплата долгов никому не приносит радости. И все же их платят.

– Элиза, мы у себя в стране отменили работорговлю, рабство, производство и торговлю, связанные с рабством. Мы сполна выплатили свой долг африканцам.

Элиза почувствовала, как кровь прилила к ее лицу.

– И кто именно произвел эти подсчеты?

Уильям припал на колени, изучая нижние балки одного из последних оставшихся в городе зданий Елизаветинской эпохи. Он неуклюже повернул к ней голову и устремил на нее снизу вверх взгляд, исполненный полного замешательства:

– Кто произвел что?

– Как именно сводится баланс в этих проклятых бухгалтерских книгах? А что, если наши подсчеты окажутся безнадежно ошибочными? Ведь и впрямь может статься, что триста лет истязаний, убийств и рабства не имеет практической…

– Если ты снова начнешь говорить мне, что «тот, кто возьмет у меня мой плащ»[163], то умоляю тебя окститься! Кроме того, у тебя, насколько я вижу, есть плащ – в отличие от этого уличного бедняги.

Миссис Туше не заговорила до тех пор, пока ежившийся от холода молодой человек не прошел мимо них.

– Я прекрасно разбираюсь в своих слабостях, Уильям. Я просто хотела воздать должное отважным трудящимся Манчестера. И высказать предположение, что, возможно, с точки зрения более дальновидной, более глубокой, чем твоя, или моя, или любого жителя нашей земли, подобные жертвы, может быть, есть наименьшее из того, что мы можем сделать!

Уильям вздохнул, поднялся на ноги и упомянул иной способ оценки вещей.

– Элиза, ты всегда имела привычку доводить дело до конца, как выразился наш друг Чарльз. С моей точки зрения, нет никакой необходимости «доводить все до конца». Любые трудности имеют свойство сами собой разрешаться, по милости того самого Господа, к которому ты так любишь взывать. В молодости я написал памфлет на эту тему.