Обман

Акрам поднялся с земли после последнего падения ниц и встал перед своим малочисленным религиозным братством. Он завершил молитвенный обряд прочтением таслима[98], прося Бога ниспослать мир, милосердие, благоденствие. Наблюдая за ним и вслушиваясь в его слова, Сале напряженно думала, когда же хоть что-то из просимого им у Бога будет ниспослано ей и ее семье.

Завершив молитву, сотрудники, как обычно молча, пошли на свои рабочие места. Сале, стоя в дверях, дожидалась отца.

Он ее не видел, а она пристально смотрела на него. Отец старел, но до этого момента Сале вряд ли замечала это. Его аккуратно подстриженные волосы были зачесаны назад, но сейчас их слой над теменем и макушкой был тоньше, чем тогда, когда она в последний раз смотрела на отца вблизи. Его челюсть не была уже такой мощной, а тело – которое всегда казалось ей словно выкованным из железа – выглядело сейчас мягким и податливым, словно из него удалили стержень, придававший ему устойчивость и неколебимость. Под глазами лежали темные круги, нижние веки были угольно-черными. А его походка, прежде упругая и легкая, была сейчас вялой и нетвердой.

Сале ждала его; она хотела сказать ему о том, что волнует ее только будущее, о котором он проявлял такую заботу; будущее, ради которого он пустил корни и осел в маленьком городке в Эссексе, создал здесь жизнь для своих детей и внуков, а также и для других, подобных себе, азиатов, покинувших свою страну в погоне за мечтой. Но Сале участвовала в разрушении этого будущего. Заговори она сейчас с ним об этом, надо будет притворяться, а душевных сил на это у нее сейчас не было.

Акрам вошел в здание и остановился, чтобы притворить за собой дверь и закрыть ее на замок. Он видел дочь, стоявшую возле холодильника, и подошел к ней, чтобы взять из ее рук бумажную чашку с холодной водой.

– Аби, ты выглядишь усталым, – сказала Сале. – Тебе незачем оставаться на фабрике. Мистер Армстронг сможет до конца рабочего дня проследить за всеми делами. Почему бы тебе не пойти домой?

У нее было несколько причин для того, чтобы обратиться к отцу с подобным предложением. Уйди она с работы в то время, когда отец находится на фабрике, это сразу стало бы ему известно, а раз так, он наверняка захотел бы узнать причину. «Рейчел позвонила и попросила меня приехать как можно скорее», – так объяснила она накануне причину своего отсутствия после того, как уехала с фабрики в «Приют на утесе» для того, чтобы успокоить подругу. Снова уйти с фабрики под этим предлогом она не могла.

Отец тронул ее за плечо.

– Сале, ты несешь на своих плечах груз несчастий, обрушившихся на нашу семью, с неожиданными для меня достоинством и терпением.

Сале не почувствовала удовольствия от его похвалы, которая лишь мучительной болью отозвалась в ее сознании. Она чуть задумалась над тем, что сказать в ответ, а сказать надо было что-то близкое к правде. Она не могла больше выносить того, во что была вовлечена на протяжении многих месяцев: в создании тщательно продуманного лабиринта лжи с одновременной демонстрацией чистоты сердца, ума и души, а этого-то у нее и не было.

– Аби, я ведь не любила его. Я надеялась на то, что когда-нибудь полюблю его, как вы с амми полюбили друг друга. Но я еще не полюбила его, поэтому и не почувствовала той печали, какую ты себе представляешь.

Он чуть сжал пальцами ее плечо, затем потрепал по щеке.

– Я бы хотел, чтобы к тебе относились в жизни так же преданно, как я отношусь к твоей матери. Я надеялся на то, что именно так и будет у вас с Хайтамом.

– Он был хорошим человеком, – сказала она, чувствуя правдивость своих слов. – Ты выбрал для меня хорошего мужа.

– Выбрал для тебя или выбрал для себя? – задумчиво спросил он.

Они медленно пошли по коридору здания фабрики, миновали раздевалку и комнату отдыха сотрудников.

– Он мог многое дать нашей семье, Сале. Поэтому я его и выбрал. А сейчас, после его смерти, я постоянно спрашиваю себя: а выбрал бы я его, будь он горбатым, злобным или больным? А не выбрал ли я его лишь потому, что его таланты были нужны мне здесь? – Акрам широким жестом указал на окружавшие их стены фабрики. – Мы заставляем себя поверить в любую фальшь, когда нами руководит личный интерес. А когда на нас обрушивается несчастье, нам только и остается, что оглянуться назад, обдумать свои действия и уяснить для себя, не они ли привели нас к этому несчастью. И мы задаем себе вопрос: поступи мы иначе, удалось бы нам отвести от себя эту беду?

– Ты не должен винить себя в смерти Хайтама, – ответила она, в ужасе от того, что ее отца тяготит бремя этого несчастья.

– А кого же еще винить? Кто привел его в эту страну? Ведь он был нужен мне, Сале. Не тебе.

– Мне Хайтам тоже был нужен, аби-джан.

Отец на секунду задержался перед тем, как войти в дверь своего кабинета. На его лице появилась невыразимо печальная улыбка.

– Ты такая великодушная и такая чистая, – глядя на дочь, произнес он.