Обман

Муханнад, стоя в противоположном от нее углу комнаты, внимательно посмотрел на нее. Прекрасно, подумала Юмн, он понял, что она говорит правду. А подтверждение ее слов он может увидеть на ее исцарапанном лице, на ее теле, на том самом теле, которое подарило ему двух желанных сыновей, причем сделало это быстро, без усилий, одного за другим. Пусть у нее непривлекательное лицо и фигура, которую лучше скрывать под одеждой свободного покроя, что повелевает ей носить ее религиозная традиция, – Юмн обладает тем единственным качеством, которое все мужья ценят в женах. И Муханнад обязан быть на ее стороне.

– Ну что мне делать? – обратилась к нему Юмн, смиренно опуская глаза. – Скажи, Муни, что мне делать? Обещаю тебе: сделаю все, что ты мне скажешь.

Когда муж подошел к ней и встал за ее стулом, стоявшим напротив туалетного столика, она поняла, что одержала победу. Он погладил ее волосы. Она знала, что последует за этим – после того, как каждый из них будет для другого тем, кем должен быть, – а потом он пойдет к своей матери и скажет ей, чтобы она никогда впредь не смела давать никаких указаний матери его сыновей. А Муханнад виток за витком наматывал ее косу на запястье, и Юмн знала, что сейчас он запрокинет ее голову назад, отыщет губами ее рот и овладеет ею. И никто из них не обратит внимания на ужасную жару и не вспомнит, как ужасно начался этот день. А после этого…

Он резким движением отбросил ее голову назад.

– Муни! – закричала она. – Ты делаешь мне больно.

Он наклонился и стал рассматривать ее щеку.

– Смотри. Смотри, что она со мной сделала, – заверещала Юмн, крутя запрокинутой головой.

Муханнад взял ее руку, внимательно осмотрел ее, потом осмотрел ее ногти. Вытащил из-под ее ногтя кусочек окровавленной кожи с ее лица. Его губы скривились от отвращения. Он отшвырнул в сторону ее руку и так резко отпустил ее запрокинутую голову, что Юмн упала бы со стула, не схватись она за его ногу.

Муж высвободил свою ногу из ее рук.

– Ты дрянь, – презрительно глядя на нее, сказал он. – Все, что от тебя требовалось, это мирно жить с моей семьей, но ты и на это не способна.

– Я? – взбеленилась Юмн. – Это я-то не способна?

– Иди вниз и попроси прощения у моей матери. Сейчас же.

– Не пойду. Она била меня. Она била твою жену.

– Мою жену, – скривился он, – которая заслуживает, чтобы ее били. Скажи спасибо, что тебя не били до этого.

– Это еще что? Чем я заслужила эти оскорбления? Унижения? То, что ко мне относятся, как к собаке?

– Если ты думаешь, что можешь позволять так вести себя с моей матерью, потому что ты родила двоих детей, подумай над этим снова. Ты будешь делать все то, что велит она. Ты будешь делать то, что велю я. А сейчас бери в руки свою толстую задницу и марш вниз просить у нее прощения.

– Не пойду!

– А после этого отправляйся в огород и приведи там все в порядок.

– Я уйду от тебя! – выкрикнула она.

– Скатертью дорога. – Он засмеялся, но его отрывистый смех был совсем не дружеским. – Не понимаю, почему бабы всегда так уверены в том, что их способность рожать дает им превосходство над другими? Юмн, ведь для того, чтобы дать себя оттрахать, мозги вообще не нужны. Ты еще, чего доброго, потребуешь уважения к себе за то, что умеешь срать и ссать… Ну все, хватит! Иди и работай. И не вздумай снова докучать мне.

Муханнад направился к двери. Юмн словно окаменела; ей было одновременно и холодно, и жарко. Он же ее муж. Он не имеет права… Она же собирается родить ему еще одного сына… И в этот момент этот новый сын растет, развивается у нее внутри… А ведь он любил ее, обожал ее, боготворил ее за детей, которых она ему родила; желал ее как женщину и не мог бросить ее. Не мог поступить с ней так, как поступает сейчас. Ведь даже во гневе он не искал, не желал, не стремился ни к какой другой и даже не думал о… Нет. Этого она не допустит. Она не будет причиной его гнева.

Слова словно сами соскочили у нее с губ:

– Я исполняю свой долг по отношению к тебе и твоей семье. А за это твои родители и сестра платят мне презрением. Они ненавидят и оскорбляют меня. А почему? Да потому, что я говорю то, что думаю. Потому, что я ничего из себя не строю. Потому, что я не скрываю ничего за маской добродетели и послушания. Я не склоняю голову, не прикусываю язык и не хожу на задних лапках, как эта добродетельная девственница, любимица твоего папаши. Девственница… Это она-то девственница? – Юмн злорадно хрюкнула. – Подожди, через несколько недель она уже не сможет скрыть правду под своей гарарой. А вот тогда мы посмотрим, кто соблюдает долг, а кто живет так, как хочет.

Муханнад, дошедший до двери, повернулся к ней. Лицо его словно вдруг окаменело.

– Что ты несешь?

У Юмн отлегло от сердце. И она сразу же почувствовала радость близкой победы. Клин между ними уже вбит.

– Я сказала то, что ты слышал. Твоя сестрица беременна. И скоро все это увидят – если, конечно, не будут постоянно во все глаза следить за мной, только для того, чтобы наброситься на меня с кулаками из-за каждого неосторожного движения.