– Мой дядя, – продолжал Ажар, – человек, преданный идеалам, наверняка не знал ничего о том, чем занимался Муханнад. Я полагаю, что подробный обыск, проведенный на его фабрике, а также и подробное изучение личных дел его работников-азиатов послужили подтверждением этому.
– Вы же не предполагаете, что Муханнад вел свои дела в одиночку? – спросила Эмили. – Вы же слышали, что сказал Кумар. Их было трое. Немец и двое азиатов. А должно быть, участников было больше.
– Но только не мой дядя. Это правда, что у Муханнада, наверное, были подельники в Германии. Без сомнения, подельники были у него и здесь. Я не спрашивал об этом мистера Кумара, но по этой схеме они, должно быть, действовали не один год.
– Эм, он, возможно, придумал ее еще в университете, – предположила Барбара.
– Вместе с Ракимом Ханом, – согласилась Эмили. – С этим мистером Алиби. Они же вместе учились в университете.
– Могу с уверенностью предположить, что когда мы покопаемся в прошлом Клауса Рохлайна, то узнаем многое о том, что объединяет эту троицу, – добавила Барбара.
Ажар пожал плечами, выражая этим жестом согласие с предположениями дам.
– Кто бы ни был разработчиком схемы этого бизнеса, Хайтам Кураши ее разгадал.
– Вместе с Хегарти, как тот рассказал нам, – заметила Барбара. – И произошло это в ту ночь, когда они были в отеле «Замок».
– Хайтам, будучи в душе мусульманином, считал своим долгом положить этому конец, – продолжил объяснения Ажар. – Он указал Муханнаду на то, что тот подвергает риску свою бессмертную душу. И причина, заставляющая его идти на этот риск, самая худшая изо всех возможных: любовь к деньгам.
– Ну, а как обстояло дело с бессмертной душой самого Кураши, раз он сам занимался такими делами? – не унималась Барбара.
Ажар посмотрел ей прямо в глаза.
– Смею предположить, что он, должно быть, как-то решил для себя эту проблему и нашел некие оправдания своему поведению. Нам бывает легко прощать себе физическую страсть. Мы называем это любовью, мы называем это поисками родственной души, мы называем это чем-то, что больше нас и за пределами нашего понимания. Мы обманываем себя, внушая, что, возможно, уже получили желаемое. И убеждены, что наше поведение продиктовано зовом сердца, предопределено богом, пробуждающим в нас желание, которое необходимо удовлетворить. – Он поднял руки, повернув их ладонями вперед; в этом жесте явно виделось согласие подчиниться судьбе. – Никто не обладает иммунитетом против подобного самообмана. Хайтам считал грех, совершаемый Муханнадом, тягчайшим грехом. Его собственный грех касался лишь его самого. Люди ведь могут делать добро в одной сфере их жизни, даже если они творят неправедные дела в другой. Убийцы любят своих матерей, насильники лелеют своих собак; террористы, устроив взрыв в многоэтажном супермаркете, баюкают после этого своих детей и поют им колыбельные. Хайтам Кураши мог стараться облегчить жизнь своих соплеменников, порабощенных Муханнадом, и одновременно быть грешником в одной небольшой сфере своей жизни, чего он стыдился и чему старался положить конец. Конечно, и сам Муханнад такой же: одной рукой он создал «Джаму», а другой разработал этот гангстерский бизнес.
– «Джама» была для него хорошей ширмой, а кроме того, работала на его имидж, – не согласилась с ним Эмили. – Он был вынужден потребовать расследования гибели Кураши только потому,
– Но если Кураши хотел положить конец преступному промыслу Муханнада, – вступила в разговор Барбара, – то почему не выступил открыто, не разоблачил его и не обратился в полицию? Ведь он мог сделать все это анонимно. И достиг бы своей цели.
– Но это уничтожило бы самого Муханнада. Его отправили бы за решетку. Он был бы изгнан из семьи. А Хайтам, как мне думается, этого не желал. Он искал компромисса, и Фахд Кумар явился подтверждением того, что он приблизился к нему. Если бы Муханнад закрыл свой бизнес, то ни единого слова о нем не было сказано. А если нет, то Фахд Кумар выступил бы и раскрыл всю преступную цепочку от Карачи до Паркестонского порта. Именно такой план, как мне кажется, был у него. И он стоил ему жизни.
Мотив, средства и возможности достижения цели. Все это у них есть, и даже в избытке. Нет только самого убийцы.
Ажар встал. Ему надо, сказал он, возвращаться в отель «Пепелище». Хадия, когда он уходил, мирно спала, но он не хотел бы, чтобы она, проснувшись, обнаружила, что отца нет рядом.
Кивнув обеим дамам, Таймулла направился к двери, но, дойдя до нее, вдруг остановился.
– Я совсем забыл, – сказал он нерешительно, – зачем пришел. – Инспектор, – обратился он к Эмили, – я хотел бы…
– Да? – Эмили внимательно посмотрела на него, но от взгляда Барбары не скрылось, что ее сжатые челюсти слегка дрогнули.
– Я хочу поблагодарить вас. Вы должны были продолжать делать свое дело. Вы должны были взять Муханнада. Спасибо вам за то, что вы сделали остановку в море и спасли мою дочь.