Обольщение

Доминик колебался. Он собирался сказать Надин о Джулианне, но переходить к подобной теме следовало чрезвычайно осторожно.

– У меня на уме множество вопросов, касающихся войны и революции.

– Появились какие-то новости?

– Новости есть всегда, – ответил Доминик и, пытаясь отвлечь ее от щекотливой темы, добавил: – Герцог Йоркский вздумал осаждать Дюнкерк, который стал бы желанным трофеем для Лондона. Но мне кажется, что Йорку стоит выдвинуться на Париж.

– Я согласна, что дорога на Париж не будет оставаться открытой бесконечно долго, но я ведь не генерал. – Она пожала плечами, притихнув ненадолго, и вдруг спросила: – Что-то не так?

Доминик наконец-то улыбнулся.

– Я приобрел привычку то и дело погружаться в раздумья, Надин.

Она не улыбнулась ему в ответ.

– Мы оба сильно изменились, ты не находишь, Доминик? После всего, через что нам пришлось пройти, у меня такое ощущение, словно я танцевала все те ночи напролет с кем-то другим, с кем-то, лишенным настоящих забот, с кем-то, не знающим ничего о войне и смерти.

– Все действительно ощущается именно так, – согласился Доминик. – Мы были так невинны, ведь правда? Только представь себе: я считал чуть ли не трагедией отказ арендатора платить за пользование землей… Я никогда не считал тебя излишне незрелой и наивной, когда мы обручились, но сейчас ты намного практичнее и искушеннее, словно стала совершенно другой женщиной.

Надин кивнула:

– Я едва узнаю ту девочку, которой когда-то была. У этой девочки не было ни малейшего представления о несчастьях и жестокости, существующих в этом мире. У нее не было никаких забот, никаких настоящих проблем – она была счастлива все время! Ну кто может быть счастлив все время, Доминик? – добавила она. – Так что у меня тоже появилась привычка погружаться в раздумья.

– Сегодня ты выглядишь вполне счастливой, – осторожно заметил Доминик.

– Я счастлива быть с тобой, – тихо сказала Надин. – Ты изменил тему разговора ловко, но все-таки недостаточно умно. Итак, что же на самом деле тебя беспокоит?

Уйти от неприятного разговора не получится, осознал Доминик. Он какое-то время изучающе смотрел на Надин, перехватив серьезный, проницательный взгляд невесты.

– Нам нужно обсудить наши отношения, Надин, но я не хочу тревожить тебя – я не собираюсь этого делать. Тебе и так пришлось пройти через множество испытаний.

Надин положила руку ему на предплечье.

– Мы всегда были честны друг с другом. И я отказываюсь общаться с тобой иным образом. Если есть что-то, что ты хочешь сказать, ты должен это сказать, даже если чувствуешь, что это может потревожить, – заметила она, многозначительно добавив: – Ты наверняка будешь удивлен, Доминик. Очень немногое по-настоящему тревожит меня сейчас – за исключением смерти и анархии, войны и революции.

Надин была права. Они всегда были честны друг с другом, и Доминик пришел сюда, чтобы рассказать ей о Джулианне. Он знал, что обязан говорить с ней откровенно – знал, что обязан сделать это ради Джулианны.

– Я не был до конца честен, когда сказал твоей семье, что провел последние месяцы за городом.

Надин улыбнулась:

– Я знаю. – Она встала, быстро подошла к дверям гостиной и выглянула в коридор. Потом закрыла двери и вернулась к дивану, спросив: – Все это время ты был во Франции?

Предпринятые Надин меры предосторожности встревожили его.

– Ты думаешь, что за тобой кто-то следит?

Она замялась.

– Нам многое нужно обсудить.

Его глаза в изумлении округлились. Надин подозревала, что за ней шпионили – в ее собственном доме!

– Зачем кому-то следить за тобой?

– Сначала расскажи мне, почему ты почувствовал, что должен обмануть мою семью. – На ее лице мелькнула улыбка. – И еще я хочу знать, что ты делал во Франции и как долго там пробыл.

Она села на диван рядом с ним.

– Я провел во Франции более полутора лет, – поведал Доминик. Смутные, туманные, ужасающие картины стали приобретать четкость, вставая перед мысленным взором. Но Доминик отогнал страшные мысли, деловито продолжив: – Когда я нашел Катрин в Париже и не обнаружил тебя, я отвез ее домой – это было в конце ноября.

Доминик вспомнил, что его мать и Надин отправились во Францию весной 1791 года.

– Потом я вернулся, чтобы продолжить тебя искать. Я бросил эти попытки спустя несколько месяцев, но в то время я уже был Жаном-Жаком Карре, владельцем магазина гравюр и якобинцем. Я так много узнал о якобинцах, включая тех, кто сидел в Национальном конвенте, что осознал: мне стоит остаться во Франции, продолжить играть в эти шарады и отправлять информацию, которую мне удается собрать, на родину. – Доминик прервался, думая о своих соседях, которых ему приходилось ежедневно обманывать. Он то и дело перекидывался парой слов с пекарем, упиваясь одним триумфом республиканцев за другим, но это было лишь видимостью, маской, за которой он скрывался. Потом он возвращался в свой магазин, закрывал его вечером и вновь становился Домиником Педжетом.

– Продолжай, – прошептала Надин.