Обольщение

К этому моменту Джулианна должна была уже благополучно добраться до Корнуолла. Осознание этого давало Доминику некоторое облегчение. Интересно, она все еще занималась своей радикальной деятельностью? Посещала ли собрания якобинских обществ? Боже милосердный, если бы она только могла видеть, что стало с этой страной! Даже при том, что Доминик по-прежнему был в ярости на Джулианну, ему совсем не хотелось, чтобы она втягивалась в эту войну. Она должна была оставаться в полной безопасности, вне пределов досягаемости Марселя. Уорлок заверил Доминика, что отправленный в Грейстоун Гаррет Фергюсон был одним из самых опытных и умелых его людей. Себастьян поклялся, что Джулианна и ее близкие будут надежно защищены от Марселя и ему подобных.

Доминик знал: да, Джулианна предала его – но он всегда будет защищать ее. Она предала вандейцев – но он всегда будет любить ее. И все же никогда к ней не вернется. И никогда не простит ей предательство. Никогда не сможет понять.

Его сердце снова горело огнем. Доминик чувствовал себя так, словно из глаз вот-вот снова заструятся горькие слезы. Но он ни за что не позволил бы себе плакать. Он не хотел думать о Джулианне. Не хотел вспоминать ее сияющие глаза, полные любви, ее нежную улыбку или дразнящие взгляды. Не хотел думать о том, какой красивой она была в том серебристом вечернем платье, или о том, какой страстной она становилась в его постели. Доминику не стоило размышлять о ее излишней доверчивости и наивности – и о том, как ее неискушенность иногда обескураживала, а иногда и пленяла его. Доминик не должен был думать о времени, которое они провели вместе, – и все же думал о ней каждый день, не в силах справиться с собой, ее прекрасный образ преследовал его по ночам…

Спустя час Доминик пришпорил боевого коня, пустив его легким галопом вверх по дороге, показавшейся из темноты выжженных холмов, к шато и надворным строениям, ясно вырисовывавшимся впереди. Поместье еще существовало. Но Доминик не чувствовал облегчения – ему было страшно.

Он постепенно приближался, осматривая места, которые когда-то считал родными. Конюшня, различные жилые постройки и винодельня были разгромлены. В каменных стенах зданий чернели воронки от снарядов.

Доминик увидел свой двухэтажный дом с двумя высокими башнями по бокам. Светлые каменные стены местами были опалены, некоторые окна разбиты. Входная дверь оказалась распахнутой.

Доминик остановил своего мерина и спешился. Он медленно добрел по каменной дорожке до дома и остановился перед открытой дверью, заглядывая внутрь.

Когда-то парадный холл мог похвастать безупречными мраморными полами, темно-красной меблировкой и шедеврами искусства. Теперь же здесь не осталось ничего, даже хрустальных люстр размером с фортепиано.

Доминик бросил взгляд в примыкавшую к холлу гостиную. Исчезло все, включая шторы из дамасской ткани.

Они забрали все.

Даже Джулианну.

* * *

Спустя два дня Доминик бросил уздцы своего утомленного мерина молодому гражданскому служащему, сопровождавшему войска, любезно улыбнувшись парню и приказав ему как следует накормить коня. Когда юноша спешно увел лошадь, Доминик посерьезнел и зашагал мимо нескольких групп мужчин, женщин и детей, сидевших перед маленьким костерком, на котором готовилась пища. Мишель поглощал свой ужин в компании других офицеров, расположившись у другого костра, побольше.

Доминик знал, что никто не накормит его коня хорошенько. Зерна не было, и лошадей приходилось держать на подножном корму.

Стояла темная беззвездная ночь, черные тучи плыли по небу, скрывая большую часть луны. Но костер горел ярко, и Доминик вошел в большой круг света, увидев Мишеля, этого низкого темноволосого человека в бриджах, сапогах и потертом сюртуке. Мишель отставил в сторону свой суп – этот суп, насколько Доминику было известно, обычно варился из картошки, моркови и, если очень повезет, куска мяса. Повсюду, где появлялась армия Жаклина, местные жители и фермеры предлагали им помощь, но население не могло прокормить целую армию.

Доминик уселся рядом с Мишелем на свернутом одеяле. Жаклин сжал плечо друга, пронзая его взглядом и не говоря ни слова.

Какое-то время Доминик хранил молчание, не в силах прийти в себя после потрясения и грустно размышляя о том, что видел.

– Все уничтожено. Они сожгли земли. И обчистили дом до нитки.

Пальцы Мишеля крепче стиснули плечо Доминика.

– Дом можно обставить заново. Виноград можно посадить.

Доминик не мог выдавить даже жалкую улыбку. «Да, – мрачно думал он, – можно, но только если проклятое правительство французских республиканцев будет свергнуто».

Мишель отошел к костру, взял котелок и плеснул туда немного супа. Потом вернулся и вручил котелок Доминику, усаживаясь рядом.

– Нет никаких признаков поступления боеприпасов. Мы торчим здесь уже два дня.

Доминик резко отставил котелок. Отчасти он не был удивлен, но сейчас почувствовал ярость.

– Они прибудут.

– Ты уверен? Мы голодаем, у нас не осталось оружия. Мы не можем продвигаться вперед, – бросил Мишель, и его глаза гневно сверкнули.

– Подожди еще несколько дней, – ответил Доминик.