Оборванная переписка

А я — если бы и хотла отвчать — не знала, что сказать вамъ. И теперь не знаю. Когда Викторъ Ирановичъ, посл обда, узжаетъ въ какія-то засданія и возвращается оттуда въ три часа ночи — я съ ума схожу отъ отчаянія, и жду его съ трепетомъ. Когда же онъ прізжаетъ — я тушу у себя огонь и примолкаю, чтобы онъ не замтилъ моего ожиданія; я слушаю, какъ онъ тихо ходитъ у себя въ комнат, кашляетъ подавленнымъ кашлемъ, чтобы не разбудить меня и не выдать своего поздняго возвращенія. Потомъ онъ засыпаетъ, а я все ворочаюсь съ боку на бокъ и мучаюсь отъ обиды и, кажется, отъ презрнія къ этому человку.

Иногда я, сама не зная зачмъ, спрашиваю его утромъ:

— Вчера у васъ долго продолжалось засданіе?

— Нтъ… Не очень… Я въ часъ уже былъ дома.

И я красню за его ложь и боюсь, чтобы онъ не замтилъ моего смущенія. Я, какъ могу, помогаю ему обманывать меня, облегчаю ему его ложь и ненавижу его и себя за это.

Вотъ и разсудите вы, умный человкъ, люблю ли я мужа, зная, что у него есть тутъ же, въ Петербург, вторая семья (у двицы Кучинской — сынъ), зная, что онъ обманываетъ меня каждую минуту и лжетъ безъ конца. Вы видите, что я и сама лгу вмст съ нимъ, скрываю ото всхъ мою муку, стараясь казаться счастливой женой. Я лгу дтямъ, говоря имъ объ ихъ отц и объ его несуществующихъ достоинствахъ, я лгу себ, увряя себя, что мн не нужно ни любви, ни ласки, что я счастлива дтьми, дломъ, дружбой… И все это ложь, ложь и ложь.

Въ одномъ я не лгу: въ острой боли, которую я испытываю, когда мн говорятъ дурно о Виктор. Я совсмъ не могу переносить этого. И когда вы, бывало, только намекали на что-то — я была готова сказать вамъ все то, что написала сейчасъ. Но — силъ не хватало. Вы, можетъ быть, стали бы жалть меня, а я не хочу сожалнія.

Теперь, когда я не вижу вашихъ грустныхъ глазъ, жалющихъ меня, не слышу вашихъ рзкихъ словъ, осуждающихъ Виктора, мн легче вамъ сказать эту ужасную для меня правду: я знаю объ измн мужа и прошу никогда не намекать мн на нее, не жалть меня, не говорить больше объ этомъ… Еже писахъ — писахъ, а больше не надо. Не надо!

В. Ч.

VI Петербургъ, 7 декабря

Дорогой Сергй Ильичъ!

Что съ вами? Почему молчите? Здоровы ли? Вчера и сегодня цлые дни ждала отвта отъ васъ и — ни слова. Что это значитъ?

В. Ч.

VII Турьи Горы, 10 декабря

Я страшно виноватъ передъ вами и искренно прошу у васъ прощенія за мое послднее письмо, за которое уже такъ больно досталось мн. Знаю, что заслужилъ, чувствую, что тамъ не все было какъ слдуетъ, какъ принято. Да вдь это все отъ того же… И вы прекрасно все это понимаете. Вы же мн и объяснили какъ-то причину моихъ выходокъ.

Разъ я былъ у васъ вечеромъ и мы читали. В. И-ча, по обыкновенію, не было дома. Кто-то позвонилъ; вы съ досадой сказали:

— Это, должно быть, Сапгинъ.

Вошелъ Викторъ Ивановичъ. Вы такъ обрадовались, что вскочили съ дивана, бросились къ нему и поцловали… Я не помню, какъ ушелъ отъ васъ. Я сознавалъ, что не долженъ былъ такъ длать, но не могъ совладать съ собой. Я чувствовалъ, что былъ смшонъ для Виктора Ивановича и жалокъ для васъ, и это меня доводило до неистовой злобы. Когда, черезъ нсколько дней, я пришелъ къ вамъ, вы въ разговор сказали чью-то фразу:

— La jalousie est la soeur de l'amour, comme le diable est le fr`ere des anges.

Я понялъ, куда клонился разговоръ, и сталъ защищать ревность. Вы начали спорить и сказали:

— Въ конц концовъ въ ревности говоритъ оскорбленное чувство собственности и заявленіе своихъ правъ.

Мн показалось, что вы повторяете слова Виктора Ивановича, и я почувствовалъ себя ужасно, несчастнымъ. И я все высказалъ вамъ. Но какъ тогда, такъ и теперь во мн нтъ и тни сознанія какихъ-бы то ни было правъ на васъ. О чувств собственности и говорить нечего! Я знаю, что вы принадлежите другому, знаю, какъ строго вы относитесь къ своему долгу, а главное, знаю, что вы не любите меня, а любите мужа… И все-таки я ревную и ревновалъ васъ и не только къ мужу, а ко всмъ и ко всему, и къ людямъ, и къ книгамъ, и къ вашему длу, которому вы отдаете такъ много души, и къ дтямъ, и даже къ вашей несносной Бьюти, вчно торчащей у вашихъ ногъ. Я постоянно чувствовалъ, какъ я смшонъ и глупъ, и уже давно ршилъ все бросить и ухать.