Обращенный к небу. Книга 1

…Чёбот лежал самым последним и рядом с ним хотел сесть Илья, но Вежда отрицательно повертел седой головой, и тогда подошла Слава, дикими, переполненными надеждой глазами глядя на него. Когда исчезла стрела, торчащая из головы Чёбота, и он задышал, а потом и сел, Вежда сам лёг на траву и, прикрыв набрякшие веки, очень тихо сказал:

– Не обессудь, Слава, без глаза он у тебя будет. Вытек глаз-то… А на новый нет… нет силушек…

Он ещё что-то бормотал, но Слава его не слушала, бросившись к нему, и принялась целовать его руки. Старик был так слаб, что даже не мог её остановить.

У плетня жреца Путилы остались лежать те, кто не пожелал возвращения: дед Гуня, старуха Сухота, несколько лет назад потерявшая сына по имени Хвост, да одинокий калека, приблудный мужик по прозванью Нечай. И ещё там же лежал на примятой траве длинный старик Вежда, и люди поочерёдно целовали его жилистые руки.

1

– Учитель, выходит, ты саму Морану-смерть обманывать умеешь? – после долгого молчания спросил Илья. Они с Веждой шагали к выселкам, словно и не было ничего несколько дней назад, когда им пришлось спешно прерывать свой путь, возвращаясь в село. Вежда покосился на ученика и отозвался:

– Давно я в дела Мораны не мешаюсь. И она меня не навещает.

Илья взглянул на него. Вежда смотрел в лесную даль какими-то чужими глазами, будто позабыв о том, куда он идёт, с кем и для каких дел. Но под его чунями по-прежнему не хрустела ни одна веточка. Он невесело усмехнулся и продолжал:

– Потому как негоже жизнь так-то вот перекраивать. Ушла жизнь – и всё. Закон. А я людей – поднял. И дело даже не в том, что батя твой, Чёбот, не уберёгся…

– А в чём? – уловив заминку, спросил Илья. Вежда снова посмотрел на него и сказал:

– Эх, ты… Люди поднятые – это вроде дара твоей земле… Ведь что выходит? Я тебя, то есть пахаря, у земли отнимаю. Вернее, не столько я, сколько ты сам… Хотя вместо пахаря даю воителя да защитника. Но уже – для всей земли. Вот и весь сказ. А кочевники твоих селян и так ещё потреплют. Успеется…

Они прошагали молча ещё сотню шагов, и Илья снова спросил:

– Слушай, Вежда, а почему ты ни одного степняка не тронул? Все целые ушли.

Вежда покачал головой, насмешливо посмотрев на ученика:

– Так ли уж и целые? А уши того лучника где же?

– Васька их сожрал, – улыбнулся Илья, вспомнив дворового кобеля. – Теперь небось лучше слышать станет.

– Кто – кобель или лучник?

Они вместе посмеялись, и Вежда сказал:

– Не тронул… Я и этим ремеслом давно не промышляю, Чёботок. Не до этого мне теперь.

– А меня почему обучаешь? Ремесло-то кровавое. Али нет?

– Кровавое, – кивнул Вежда. – А ты что же, в дружину идти раздумал? Землю пахать станешь? А?

Илья молча покрутил головой, не соглашаясь.

– А что ж так? – не отступал Вежда. Илья сосредоточенно смотрел себе под ноги и отвечал:

– Да нельзя по-другому. Кочевники, вишь, обнаглели. Не дают людям жить. Стало быть, нельзя без крови-то. Кровь за кровь, Вежда. Кузнец Белота, к которому ты меня за мечом посылал, сказал, что боевой меч вроде плуга, обращённого к небу. Так что я, выходит, так пахарем и останусь…

– То-то и оно, – кивнул старик. – А ты говоришь… За плугом этим нужно поставить такого пахаря, кого кровь самого не захлестнёт, зверем не сделает. Кровь – она, брат, такая. Иному вроде нектара сладкого да дурмана пьянящего – глаза застилает и разум мутит. Пахарь…

Он помолчал, бесшумно вышагивая по лесу, потом добавил:

– Человеколюбие есть ноша тяжкая. Не каждому она по плечу. И одна жизнь так малá для этого… А что бы ты сказал о том, кто приходит к человеколюбию через убийства? Если такой человек прежде был тираном и кровопийцей и которого ждали плаха и петля, гильотина и электрический стул, четвертование и распыление на атомы?

Вежда посмотрел на ученика: Илья растерянно ждал продолжения. Старик усмехнулся:

– Ладно, будет… Вот ты, Илюшка, в дружину собрался. А знаешь ли, что князь киевский капище над Непрой-рекой порушить собирается, потому как в сына божьего верует, который тьму лет назад на кресте умер? И в дружину, теперь, может быть, только крещёных принимать станет.

– А может, и не станет. А ты почём знаешь, что порушит он капище?

– Говорят, – хитро отмахнулся Вежда, на миг став похожим на обычного деда с ярмарки.

– Говорят… – задумчиво протянул Илья. – А ведь и вправду может от ворот поворот дать…

– Ну, так что? – спросил Вежда. – Станешь выкрестом[6]?

Илья раздражённо дёрнул плечом и сказал:

– Не дразни, учитель. Не стану я тех богов, что с детства славил, предавать. Нешто я не славянин? Лучше расскажи, коли знаешь, о вере, в которую князь киевский обратился.

– А ты, выходит, не знаешь?

– Сневар Длинный сказывал, будто человек, назвавший себя сыном бога, умер за всех на кресте, чтобы всяк, кто в него уверует, после смерти очутился в чудесном месте, где нет ни смерти, ни боли, ни несправедливости. Должно́, перевирают люди-то. Чем же наша земля хуже?