Обратная сторона Юпитера

Класс был большой чистый и светлый. Всё в нем было отдраено, отмыто, покрашено после уроков руками учеников-рабов, зарабатывающих пятёрку за поведение. Или отрабатывающих очередную двойку. Подумать только, какой изощрённый ум придумал, что целых десять лет бедные дети за какую-то цифру, за закорючку в журнале, за выдуманную кем-то систему непонятных оценок мучились, страдали, рыдали. О, сколько слёз было пролито над учебником, над незаслуженной двойкой! Сколько тетрадок закапано бедными школьными глазками! Ну какой монстр придумал это, скажите мне? Дети падали в обморок, сходили с ума, некоторые кончали жизнь самоубийством за нелепую цифру, не значащую ничего, не стоящую ни копейки. Какой циничный мозг смог изобрести это государство в государстве детей, где высшей ценностью является небрежно написанная в журнале оценка?

Наверное, в девяти кругах Ада Данте Алигьери есть один такой маленький кружок, куда попадают после смерти все учителя. Там им зарезервировано особое место. Арес живо представил себе этот круг, про себя называя его 9 и ½. За огромными, раскалёнными докрасна партами, сидят учителя и учителки, в натянутых на тела школьных костюмах, полопавшиеся на швах и короткие в рукавах. Парты так огненно-горячи, что у узников сползает кожа с рук и локтей, но они не могут встать, ведь их руки и ноги прибиты к огненным железным лавкам ржавыми кровавыми гвоздями, воткнутыми в бедро, ступни и ладони. Нельзя пошевелиться и учителя вынуждены пребывать в позе вечного отличника, со сложенными друг на друга перед собой руками и ровно выпрямленной спиной. И нельзя сходить в туалет. Никогда. Ведь идёт урок. Чувство постоянного нестерпимого желания опорожнить мочевой пузырь теперь будет их карой навсегда. Теперь они будут до бесконечности только учить, учить, учить, зубрить формулы, теоремы, орфограммы, таблицы и правила, пока голова каждого из них от невыносимой боли не лопнет, как помидор, падающий с девятого этажа. Эта картина слегка развеселила Ареса, живо представившего рожи учителей, пытаемых в аду бесами и пролила бальзам на его израненную душу, да так, что он с готовностью продолжил очередную сессию путешествия в мир страхов Евы.

Итак, из своего мысленного путешествия он снова вернулся в школьный класс. Со стен на него укоризненно и бесчувственно взирали Толстые, Гей-Лю-Ссаки, Пастеры и Ломоносовы. Неизменная таблица Менделеева, как известно раскрытая ему во сне самим дьяволом, ехидно оскалилась своими рунами-магическими символами. Ну что ж, всяко, как говорится, бывает, и не то видали.

– Ну что же ты встала в дверях, девочка, моя? Заходи, не стесняйся!

Арес присмотрелся к человеку, который так гостеприимно зазывал его. Это был высокий, пожилой, интеллигентного вида мужчина, в квадратных роговых очках, с заметно облысевшей седеющей макушкой, сохранявшей ещё небольшую поросль ближе ко лбу, но заметно редеющую на темени, а полноценные волосы росли только по бокам. Роста незнакомец был не менее 185-190 см, а телосложения довольно худощавого. Вместе с тем чувствовалась в нём жилистость и животная неуёмная физическая сила, о чём свидетельствовали узловатые руки с длинными сильными пальцами. О таких говорят «пальцы-плоскогубцы» – схватят, не отпустят. Одет гражданин был во фланелевую старомодную рубаху, с крупными чередующимися красными, черными и белыми квадратами, олимпийскими кольцами и надписями «Москва-88», а также безразмерные коричневые брюки-штаны, в которых ходила половина Советского Союза и точно все учителя и колхозники. Обут он был в сандалии такого же огромного, 45-го размера, скрывающие чёрные клетчатые носки. Типичный учитель труда, заменяющий учителя истории, который уехал хоронить свою любимую бабушку, характерный представитель советского неудачника-интеллигента. Но что-то в нём было явно не так. Что же? Присмотревшись Арес понял. Это безуминка в глазах субъекта и его людоедская улыбка. Кто такого чёрта в школу взял? Кто додумался к детям его пустить? В нагрудном кармане своей нелепой «олимпийской» рубашки «трудовик» держал обязательный карандаш.

– Проходи, проходи, присаживайся, – дяденька взял Ареса-Еву за плечи и усадил за первую парту напротив учительского стола, стоящего перед средним рядом класса.

Сам же он облокотился на учительский стол и как бы навис над Аресом, буквально в метре от него, во весь свой нечеловеческий рост.

– Зовут меня, если забыла, Андрей Романович. Фамилия моя – Чикатило. Чи-ка-ти-ло, – медленно по слогам продиктовал «трудовик-историк».

– «Андрей Романович Бу-ра-ти-но», – почему-то подумалось Аресу, и он расплылся в широкой доброй улыбке.

Андрей Романович что-то говорил и говорил, а Аресу всё слышалось:

«Бу! – та-та-да-та-та-та-да,

– Ра! – та-та-да-да-да-да-да,

–Ти! – та-та-да-да-да-да-да,

– Но! – та-та-да-да-да-да-да,

– Чи-ка-ти-ло!»

И он как мог еле сдерживался, чтобы не засмеяться.

– Так вот, милая, я вызвал тебя после уроков потому, что ты очень плохо написала итоговую контрольную, и теперь тебе грозит двойка по истории.