Обреченные мечтатели. Четыре временных правительства или почему революция была неизбежна

12 июля 1917 года была восстановлена смертная казнь в виде расстрела для военнослужащих за следующие преступления: «военную и государственную измену, побег к неприятелю, бегство с поля сражения, самовольное оставление своего места во время боя и уклонение от участия в бою, подговор, подстрекательство или возбуждение к сдаче, бегству или уклонению от сопротивления противнику, сдачу в плен без сопротивления, самовольную отлучку из караула ввиду неприятеля, насильственные действия против начальников из офицеров и из солдат, сопротивление исполнению боевых приказаний и распоряжений начальника, явное восстание и подстрекательство к ним, нападение на часового или военный караул, вооруженное им сопротивление и умышленное убийство часового, а за умышленное убийство, изнасилование, разбой и грабеж – лишь в войсковом районе армий. Тому же наказанию подлежат и неприятельские шпионы»[136]. Революционный суд состоял из двух офицеров и трех солдат, предварительное следствие не предусматривалось, а приговор приводился в исполнение немедленно.

11 сентября 1917 года было принято Положение о выборах в Учредительное собрание, которое в гл. IX «Об ограждении свободы и правильности выборов» содержало 18 статей о преступлениях против власти, нарушающих законодательство о выборах[137]. К ним, в частности, относились: самовольное снятие, уничтожение, закрытие или изменение публично выставленных воззваний, оповещений или избирательных списков; самовольное вторжение в помещение для предвыборной агитации; уничтожение или повреждение литературы для предвыборной агитации; угрозы и насилие в отношении лиц, действующих от организации избирателей; попытка воспрепятствовать предвыборным собраниям, работе избирательных комиссий путем насилия, угроз и тому подобных действий; воспрепятствование свободному осуществлению избирательного права путем угрозы, обмана, злоупотребления властью или использования экономической зависимости и др. За совершение этих преступлений предусматривалось наказание в виде ареста, заключения в исправительном доме, тюремного заключения и даже каторги.

Однако на силовое противодействие большевистской угрозе Временное правительство так и не решилось, прежде всего в силу своих демократических убеждений. Н. С. Тимашев, впоследствии крупный американский социолог, предлагал включить в уголовное законодательство запрет на «преступное возбуждение масс». Впоследствии он вспоминал: «За три дня перед коммунистической революцией… посетил министра юстиции и задал ему вопрос, почему он не дал указание прокуратуре применить право, которое может быть названо „lex Тимашева“, с тем чтобы остановить опасную пропаганду. Ответ был таков: министр юстиции, сам социал-демократ, верил в то, что при демократии любой вид пропаганды допустим и не подлежит преследованию. Три дня спустя коммунисты были в Зимнем дворце, где находилось правительство, а демократический министр – в тюрьме!»[138]

4 Земельный вопрос и аграрная политика

Аграрный (земельный) вопрос для Временного правительства был самым тяжелым прежде всего потому, что очень уж различными были представления о прекрасном не только у разных партий, но и у отдельных членов всех четырех правительств, управлявших Россией с марта по октябрь 1917 года.

Кадеты напрочь отвергали национализацию земли. Частную собственность они рассматривали как двигатель, способный вытащить российскую политико-экономическую машину из болота.

Впрочем, на VIII съезде партии кадетов было заявлено о том, что все три принципа, выдвигавшиеся ранее левыми партиями (национализация, муниципализация, социализация), вполне приемлемы по отношению к разным видам землепользования. Леса, недра и воды могут быть национализированы, сельскохозяйственные угодья – социализированы и муниципализированы. Аграрная программа кадетов содержала положения о сохранении общины, запрещение сдачи земли в аренду (во избежание появления рентного дохода), систему мер по подъему производительности труда на селе (мелиорация, кооперация, образование).

Не было единства даже в крестьянской среде: представления крестьян-общинников и крестьян-собственников о будущем решении земельного вопроса не совпадали: общинники стояли за отмену частной собственности на землю, а собственники – за ее существование[139]. Крестьян-общинников было гораздо больше, и они считали, что «земля ничья, она Божья и никому не принадлежит, и, следовательно, ничьей собственностью быть не может»[140]. Той же точки зрения придерживались авторы социалистических аграрных программ. Меньшевики требовали муниципализации, эсеры – социализации, а большевики – национализации всех земель.