Обреченные пылать

Войдя в дом мистера Гутмана и остановившись справа от входа, напротив лестницы, я продолжила ожидать дальнейших указаний от хозяина дома, но вместо указаний мистер Гутман, ничего не говоря, начал подниматься вверх по лестнице. Слегка подтолкнув тяжёлую коробку в своих руках вверх, насколько это было возможным, я последовала следом за своим проводником по дому, в котором не заблудилась бы даже с завязанными глазами. Правда, одно отличие у этого дома от дома моих родителей всё же было, и оно было настолько весомым, что в буквальном смысле делало из дома-близнеца дом-двойняшку. Дом моих родителей всегда был переполнен: мягкие ковры, вездесущие игрушки, всевозможная мебель, вечно дребезжащие один проводной и несколько переносных телефонов, фотографии, развешанные вдоль лестницы в серебристых рамочках, исчезновение которых я заметила, как только вернулась домой после больничной реабилитации…

…Вещи-вещи-вещи… Их было так много, что все невозможно даже вспомнить, однако возьми я одну такую забытую вещь в руки, и я расскажу о ней не меньше, чем о себе…

…Истории-истории-истории…

Дом мистера Гутмана словно был лишён историй. Пока я дошла до комнаты, в которую тихим шагом проник мистер Гутман, мой блуждающий взгляд не зацепился ни за единую вещь или предмет меблировки. Голые стены, голые полы, голый коридор… Это немного смущало. Но как только я поставила коробку в дальний правый угол комнаты, в которую вошла вслед за мистером Гутманом, и огляделась по сторонам, моё смущение рассеялось. На один квадратный метр этой комнаты приходилось больше историй, чем мог бы вместить целый дом, уставленный разношерстными, имеющими большое значение и не значащими ничего вещами. Это была та самая комната, за которой мы с Джереми в детстве наблюдали при помощи бинокля Генри. Это была мастерская художника.

Я замерла, зацепившись взглядом за картину, на которой был изображён дом моего детства. Такой похожий на дома соседей и такой уникальный, что я могла бы отличить его из сотни домов-близнецов, хотя, возможно, я переоцениваю свои возможности. И тем не менее я знала, что это мой дом. Это легко было определить по белому клёну, когда-то растущему напротив него посреди газона. Когда мне, Мише и Хьюи было по девять лет, во время сильного шторма в этот клён попала молния и расколола его ствол напополам, из-за чего отец был вынужден уже спустя сутки избавиться от погибшего дерева. Я до сих пор скучаю по нему. Этот белый клён был неотъемлемой частью моего счастливого детства.

– Красиво? – неожиданно подал голос мистер Гутман.

– Красиво, – также неожиданно и совершенно невозмутимо ответила я, всё ещё не отрывая взгляда от картины.

– Есть ещё, – продолжал поражать меня своей многословностью собеседник, из-за чего я не выдержала и наконец посмотрела на него. Мистер Гутман всё ещё стоял в десяти шагах от меня, держась за круглую дверную ручку.

Если бы ещё пять минут назад меня попросили нарисовать портрет Олафа Гутмана, я бы в точности обрисовала его силуэт и причёску, состоящую из аккуратно уложенной густой копны белоснежных волос, так как не раз наблюдала его фигуру издали, но лицо на моём рисунке так и осталось бы размытым пятном. Я прекрасно помнила красивые черты лица того мужчины, с которым в пятилетнем возрасте встретилась за садовым домиком, но я так же прекрасно осознавала, что восемнадцать лет со дня нашей единственной близкой встречи не могли пройти мимо наших внешних характеристик. Во мне сейчас едва ли угадаешь ту девочку с широко распахнутыми от страха и любопытства перед новым миром глазами, в мистере Гутмане же напротив всё ещё можно было угадать того красавца, которым он предстал передо мной в свои сорок с лишним лет, но сделать это можно было только по его невероятно красивым голубым глазам, которые неожиданно резко обрамили выразительные мимические морщинки. Он отрастил аккуратную белоснежную бороду, слегка отпустил волосы, стал немного худее и немного ниже, а может быть он таким и был, просто тогда, в детстве, показался мне с высоты моего птичьего роста слишком большим и крупным. В любом случае, мистер Гутман больше не был большим и крупным, но и в маленького он не превратился. Он был средним. В вязанном, немного большим в плечах, сером кардигане, он выглядел слегка осунувшимся, возможно даже уставшим. И всё же создавалось впечатление, что в любой момент он может сбросить с себя пелену своего возраста, и мгновенно превратиться в молодого, сильного, красивого мужчину, который мне запомнился однажды и навсегда.

– Можешь посмотреть, – спокойно произнес мистер Гутман, вытянув свою руку и указав на картину моего дома, которая несколькими секундами ранее заинтересовала меня.

Я развернулась, слегка наклонилось и отстранила полотно от рядом стоящего, к которому оно плотно прилегало.

Вся комната, в которой мы находились, была заставлена полотнами без рамок, аккуратно прилегающими друг к другу, отчего они напоминали мне собой ряды цветной и сладкой пастилы.