Обреченные пылать

– Генри, у тебя ведь не юбилей, в конце концов, – с сарказмом отозвалась Миша. – Вот будет тебе пятьдесят пять, тогда и обращайся ко мне со столь масштабными пожеланиями. Сам посуди: тебя устраивает твой гарем, меня устраивает клей и алкоголь, Ташу устраивает её болезненное существование – всё на своих местах. Если в пятьдесят пять не придумаешь более оригинального желания, обращайся, попытаюсь исполнить это. Правда, если доживу, – с нехорошей иронией, криво ухмыльнувшись заметила Миша. – Едва ли мои почки и печень при такой нагрузке протянут ещё три года, хотя всякое может быть. Ты ведь знаешь… Иногда десятилетиями зависимые люди становятся чистыми за какой-то месяц, а иногда ничем не примечательные люди становятся единственными выжившими в мясорубке и десятилетия им не хватает, чтобы принять это с достоинством.

– Для начала продемонстрируй мне первого человека, – подняла взгляд на сестру я, – а затем осуждай второго.

– У мамы кексы были вкуснее, – уже вставая, слегка пригнувшись, в глаза произнесла мне Миша, твёрдо и максимально уверенно отчеканив для меня эту колюще-режущую фразу.

Я промолчала. Просто сама знала, что это правда.

Глава 80.

Генри.

У меня не было детей. У меня было всё, кроме того, что я больше всего желал.

Я познакомился с Ширли на пятом курсе в университете – она была моей ровесницей, училась в параллельной группе. Высокая, стройная, красивая блондинка. Как позже выяснилось, цвет волос оказался фальшивым – Ширли от природы была брюнеткой. Но какой красивой она была в свои двадцать! Настолько, что из-за пышной груди и округлых бёдер выглядела на пару лет старше своего возраста. На момент нашего знакомства она встречалась с парнем из колледжа, расположенного через дорогу от нашего студенческого городка, из-за чего отбить её у настойчивого бойфренда далось мне непросто, если только можно считать чем-то непростым месяц упрямого внимания в виде одной ежедневной розы. Однажды, вместо того, чтобы в очередной раз забрать из моих рук ярко-жёлтую розу, Ширли взяла меня за руку и ненавязчиво завела в свою комнату, из которой недавно ретировались её подруги. До сих пор помню её выкрашенные нежно-пшеничные локоны, ниспадающие на белоснежно-молочную, обнаженную мягкую грудь. Мне хотелось бы запомнить её такой, двадцатидвухлетней обнажённой девушкой, сидящей на мне с распущенными пшеничными волосами. Но не получилось.

Ширли не была моей первой девушкой, но именно она стала последней моей влюблённостью. Я женился на ней спустя два года стабильных отношений, когда нам только исполнилось двадцать пять. На тот момент у моего брата Родерика, который был старше меня всего на десять месяцев и три недели, в браке со Стеллой уже появились Энтони и Пени, и в скором времени предвещалось рождение третьего ребёнка. Стелла почему-то сразу решила, что на сей раз у них будет симпатичный мальчик, и даже заранее имя ему придумала – Джереми.

В итоге она не ошиблась – у неё с Родериком действительно родился красивый красивый парень.

…Прошло всего несколько месяцев после свадьбы, когда я впервые заговорил с Ширли о детях. Мне хотелось минимум троих и чтобы минимум двое из них были мальчиками. Как позже выяснилось по детям Родерика, девочек я любил сильнее, но тогда ещё об этом не подозревал, поэтому хотел сыновей.

Первые полгода я не сильно расстраивался из-за наших неудач в зачатии, но после стал настаивать на посещении врачей. Когда через ещё пару месяцев моя настойчивость завела Ширли в тупик, она призналась в том, что не может иметь детей. И в том, почему это произошло. В шестнадцать лет она переспала с тридцатилетним мужчиной, в которого была влюблена и от которого в итоге заразилась. Из-за страха к врачам она обратилась слишком поздно, что и стало следствием её бесплодия, к которому её приговорили уже в семнадцатилетнем возрасте. Боль, которую Ширли испытывала от этого диагноза, разрывала моё сердце даже больше, чем боль из-за невозможности иметь собственных детей. Однако глядя на Родерика и Стеллу я видел, что такое настоящая любовь, и знал, что между мной и Ширли ничего подобного нет, хотя я и любил её “какой-то” любовью. Не такой сильной, не такой яркой, не такой безразмерной и не такой незабвенной любовью, как Родерик любил свою Стеллу, но всё же я любил её. По-своему, без искры и страсти, доходящей до безумия… Но я любил. А она любила меня. Любила даже немного меньше, чем я её, но любила так, как могла только она. Я мог уйти к другой женщине, которая смогла бы родить мне минимум трёх детей и минимум двое из них могли бы быть мальчиками, но я не воспринимал подобные мысли всерьёз. Ширли была тем человеком, с которым я действительно хотел тогда быть. И я был. Целых двадцать пять лет продлился наш брак…