Обреченные пылать

Первое время я чудом умудрялся в одиночку удерживать дела на плаву. Я не просил Родерика вернуться к фирме, видя, что скрипичное ремесло позволяет ему не успокоиться, но абстрагироваться от своей боли. Я не смог предупредить брата о скором разорении нашей фирмы, которое он и сам предвидел. Теперь Родерику было безразлично всё, что могло хоть как-то связывать его с внешним миром, за исключением ушедшего в кому сына. Он ещё никогда прежде не отстранялся на столь недосягаемое расстояние ни от меня, ни от своих детей, ни от себя самого. Он словно одним щелчком ограничил своё существование стенами своей мастерской и больничной палаты Хьюи. Никого и ничего для него больше не существовало. Даже появление у него внуков не смогло до конца вытянуть его из трясины забытья.

С уходом Родерика у нашей полиграфической фирмы не осталось шансов на существование. Спустя четырнадцать месяцев после трагедии фирма разорилась и её поглотил цифровой гигант, принадлежащий молодому, весьма толковому мужчине, с которым мне пришлось пересечься за неделю до окончания существования дела, созданного моим отцом. Таков жестокий мир бизнеса – либо поглощаешь ты, либо поглощают тебя. В отличие от Родерика, я не был способен ни на поглощение, ни на противостояние поглощению.

После трагедии, в которой мы потеряли Стеллу и Джереми, и, в какой-то степени, Хьюи, мои отношения с Ширли резко усугубились. Я всячески пытался помочь Родерику не только морально, но и материально. Первый год лечение Хьюи и Таши полностью покрывал неизвестный спонсор, о котором Родерик знал лишь то, что он каким-то образом тоже пострадал из-за преступника, сидевшего за рулём мусоровоза, протаранившего жизнь нашей семьи насквозь. Некоторое время мы пытались найти этого спонсора, думая, что с финансированием связаны люди, машину которых также протаранили, но это были не они. В итоге так и не найдя способа выйти на связь со спонсирующей стороной, нам пришлось смиренно принять лечение, заранее оплаченное кем-то неизвестным на целый год вперед. И всё равно расходов было слишком много и денег на всё буквально не хватало.

Я начал тратить все свои деньги на всевозможные непредвиденные расходы, связанные с трагедией Родерика, со временем перестав приносить домой больше прожиточного минимума, что вскоре начало буквально доводить до безумия Ширли, привыкшую ни в чём себе не отказывать. Когда же я лишился стабильного заработка, наши отношения окончательно испортились, не смотря на то, что новую работу я нашёл уже спустя месяц после потери фирмы. Однажды Ширли даже разбила свою именную кружку в порыве гнева от того, что теперь она была не в состоянии купить себе новые серьги. Она говорила о серьгах, совершенно не задумываясь о Хьюи, лечение которого, по истечению первого года, полностью профинансированного так и оставшимся неизвестным спонсором, Родерику теперь приходилось оплачивать самостоятельно. Ширли не задумывалась о том, что моему брату необходимо покупать таблетки для Амелии, за которой он присматривал (хотя, если внимательно оценить ситуацию, тогда станет понятно, что Амелия всегда присматривала за Родериком, а не наоборот). Ширли не задумывалась и о том, что Родерику помимо Миши и Таши теперь приходилось обеспечивать ещё и Айрис, опеку над которой взял на себя именно он. Последнее меня раздражало больше всего. Ширли прекрасно знала, что у нас не будет детей, но тем не менее настояла на покупке большого дома с кучей пустых комнат. Мы могли бы купить небольшую квартиру на двоих или более компактный дом, как, например, тот, который сейчас снимает в аренду Таша, но вместо этого она в своё время настояла на том, чтобы мы купили дом не меньше, чем был у моего старшего брата. Как раз в это время наследники дома по-соседству от родительского коттеджа, в котором уже жили Родерик со Стеллой, выставили доставшуюся им от деда жилплощадь на продажу. После покупки этого дома мне ещё восемь месяцев пришлось выплачивать кредит, в который мне пришлось влезть из-за этих харом, в которых Ширли чувствовала себя королевой… Запоздало я узнал о том, что детей у нас не будет, что означало, что купленный мной большой дом так и останется пустовать. До сих пор не понимаю этого. Ширли ведь никогда не отличалась особенной чистоплотностью, дом в порядок приводила один раз в полгода – перед Рождеством и перед своим днём рождения – а спустя два десятилетия нашего брака и вовсе стала ворчать на то, что комнат слишком много, отчего убирать их приходится в два раза дольше, чем, например, квартиру её подруги по работе. Тот факт, что она, не смотря на свою бездетность и наличие трёх пустующих комнат в доме, отказалась взять опеку над Айрис, осиротевшей дочерью моей младшей сестры и моей кровной племянницей, на наших отношениях поставил роковой крест, который я, почему-то, заметил лишь спустя несколько лет.