Обреченные пылать

Я безмерно обожал детей Родерика. Из-за несложившегося отцовства всю свою любовь я выплескивал на шестерых! детей своего старшего брата. Три мальчика и три девочки – идеальный баланс. Я стал для племянников лучшим другом, они же для меня стали отдушиной для любви. Я уверен, что моей безмерной любви к ним было бы достаточно, чтобы завоевать их сердца, но в общении с ними я никогда не мог остановиться на одних только эмоциях. Когда они были маленькими, я дарил им действительно дорогие подарки: все первые велосипеды, скейтборды, мобильные телефоны, лучшие выпускные костюмы и платья – это всё моих рук дело.

Племянники обожали меня как третьего родителя, в котором сочетались нотки папы и мамы одновременно. Я был без ума от них, а они не представляли себя без меня. Поэтому те, кто из них остался у меня, сейчас, скрепя сердце и зубы, терпели мою новую головную боль и соседство с моей бывшей, с течением времени превратившейся в настоящую горгону.

Так, как повезло Родерику, по-настоящему, до умопомрачения любить и быть любимым, не повезло ни мне, ни нашей младшей сестре Майе. Я завидовал брату белой завистью и не меньше страшился той силы любви, которой он был наделён. Его брак со Стеллой и созданная ими семья была для меня недостижимым идеалом, которого, если бы на то мне только выпал шанс, мне бы, возможно, было бы страшно достигнуть. Уже тогда я видел, какой величины висит над головой моего брата дамоклов меч. Подобной силы любовь может породить боль не меньшей и даже большей силы…

Эта боль настигла Родерика десять лет назад и раздавила бы его, если бы не кома его младшего сына, из-за которой он всё ещё держится на тонкой ниточке от безумства. Когда я узнал, что Родерик до сих пор считает Стеллу живой, я понял, что он уже по пояс вошел в омут помешательства, в который он всё ещё не нырнул лишь из-за плавающего на поверхности жизни и смерти Хьюи.

Когда Стелла и Джереми погибли в автокатастрофе, Родерик едва не сошёл с ума. Если бы Таша не пришла в себя, решив разделить участь Хьюи, Родерик бы наверняка сорвался. Тот же факт, что один из двух его выживших детей раскрыл глаза, заставил его верить в то, что второй его ребёнок тоже однажды сможет выкарабкаться из комы и что ему необходимо в этом помочь.

Родерик до сих пор проводит свои ночи у койки Хьюи, от остальных же своих детей, за исключением любимицы Пени, он неожиданно резко отстранился. Вернее отстранился он от Миши и Таши, повзрослевший же Энтони сам не жаждал общения с убитыми горем родственниками, а после того, как Родерик вышвырнул его из дома, узнав, чем он занимается, Энтони окончательно пропал из наших жизней. Как бы я не любил своего старшего племянника, он уже не был тем рыжеволосым мальчишкой, сломавшим мой спиннинг и склеевшим его скотчем. Я хотел бы, чтобы тот, в кого он превратился, навсегда исчез из поля нашего зрения, но вместо этого, даже находясь вдали от семьи, он продолжал портить жизни тем, с кем когда-то имел узы. В подростковом возрасте Миша и Таша сильно пострадали от той его публичной жизни, которой он жил в столице. Досталось и Айрис, которой пришлось перебраться жить на поле битвы сразу после смерти Майи. Девочкам было откровенно непросто. Теперь, глядя на них, уже повзрослевших девушек, я отчётливо вижу в их душах непоправимые надломы, которым едва ли получится срастись. Они будут давать о себе знать, будут ныть на меняющуюся погоду, будут неотделимой частью их душ…

Родерик отстранился от Миши и Таши потому, что любил их мать больше, чем себя. Больше, чем весь мир… Больше, чем их.

Миша и Таша для Родерика были непростительно похожи на Стеллу. Даже сейчас, когда от Миши осталось немногое, в ней всё ещё прослеживалось больше Стеллы, чем самой её. Таша же, превратившись во взрослую, красивую девушку, стала едва ли не точной копией матери, отличаясь от неё лишь цветом глаз. Её поразительное сходство с матерью едва ли не убивало Родерика. Настолько, что ему было легче общаться с видоизменившейся Мишей, чем с Ташей. Психологический барьер, который возник между отцом и дочерью, незаметно воздвиг в Таше обелиск изо льда. Если бы Родерик только смог перебороть свою нетерпимость к внешности своей жены, слепком отпечатавшейся на их дочерях, тогда, возможно, Миша не слетела бы с катушек, но вероятность того, что Таша не выросла бы в безэмоциональную личность, наверняка снизилась бы вполовину. Теперь же уже ничего нельзя было изменить – Миша, обкуренная, валялась под воротами выделенного ей гаража, в то время как Таша, измученная, валялась под воротами своей внутренней боли. Они обе были повержены. Пучина боли ежедневно перекручивала их души, но даже за бесконечно долгое десятилетие она так и не смогла уничтожить их до конца. Эти девочки были детьми своих родителей – такие же сильные, хотя и не подозревали об этом.

Сразу после смерти Стеллы Родерик выбыл из руководства полиграфической фирмой, когда-то созданной нашим отцом. Его уход неблагополучно совпал с весьма непростым периодом для нашего семейного бизнеса.