Обреченный

– Мы вас услышали, – крикнул старец. Потом выдержал долгую паузу, несколько раз, глядя на землю перед собой, переставил конец костыля, которую держал обеими руками, а после поднял голову и громко, но спокойно, сказал: – Уже семь лет как мы носим в своих сердцах пламя печали, и все эти годы мы надеялись хотя бы немножко облегчить свои страдания кровью виновника. Он жил, дышал и кушал, в то время как наш человек гнил в земле, в то время как маленькие дети его спрашивали каждый день у своей матери: «Мама, а где отец?». – Старец вновь замолчал, чтобы перевести дух. – Вы упомянули Бога и Коран… Но этот Бог, Свят Он и Велик, в Коране также говорит, что в кровной мести для нас, для людей, сокрыта жизнь. Да, в кровной мести жизнь, – сказал он, внезапно повысив голос, – потому что сознание этой мести заставляет… должно заставить человека, вознамерившегося лишить кого бы то ни было жизни, хорошенько подумать, прежде чем он это сделает. Он знает, что если убьет человека, не имея на то права, то воздание ему за это – смерть. Убил безвинного, так будь убитым и сам – таково право, данное Богом, чтобы одни не посягали на жизнь других, и жили в мире друг с другом… Да, он сидел в тюрьме, но то было наказанием от государства. А наш народ за такое веками мстил сам. Наши отцы всегда вершили чир, и ни один закон мира не мог их остановить – они убивали кровников, даже находясь в ссылке, когда весь наш народ был сослан в Сибирь и Среднюю Азию. Когда посягали на жизнь и честь человека, то человеческие законы никогда на нас не действовали, и мы всегда поступали так, как веками поступали наши предки, – он снова замолчал, чтобы перевести дух. – Несправедливость, – сказал он минуту спустя, – есть зло, которое Бог запретил самому себе, как сказано об этом в Священном хадисе: «О сын Адама, воистину я запретил несправедливость самому себе, и сделал ее запретным между вами, так не поступайте же несправедливо по отношению друг к другу». – Старик снова умолк, и в воздухе воцарилось тяжелое безмолвие, которое никто не осмелился бы нарушить. Все были напряжены, не зная в точности, что скажет старец далее. Ведь эта встреча все же не давала никаких гарантий, что кровник будет прощен. – Но, однако же, Господь милосерден, и призывает к милосердию рабов своих, – сказал он спокойным голосом, и люди из тайпа чархо вздохнули с облечением. – Все эти годы они вели себя с нами достойно, – продолжил почтенный главарь своего тайпа, теперь уже обращаясь к своим соплеменникам. – Все эти годы, несмотря на то, что мы отказывались их принимать, они не теряли надежды. – Он снова повернулся к кровниками: – Вы присылали деньги и подарки семье убитого, пытались обласкать сердца вдовы и маленьких детишек. И хоть мы каждый раз возвращали вам эти дары, вы говорили, что не просите за это простить виновника… Вы не теряли надежды, всячески объясняли нам, что он не хотел его убивать, что не соображал на тот момент о том, что делает… Недавно нас собрал отец убитого парня. Он сказал, что его сына уже не вернуть, что он умер в предписанный ему час, что все мы рано или поздно покинем этот мир. Он сказал, что виновник, как ему сообщили, сильно раскаивается в содеянном… Он сказал, что не хочет его смертью заставить испытать членов его семьи, его отца и, в особенности, мать, того, что испытали они сами… И поэтому, во имя Бога, который свидетельствует этот миг, ради родителей виновника, при свидетельстве всех здесь присутствующих, мы объявляем, что прощаем его, и между нами более нет ни чира, ни вражды.

В толпе, среди которых стоял Мансур, раздались слова благодарности, и имам, их возглавивший, сказал:

– Мы ваши должники до скончания времен, и горе нам, если мы когда-нибудь забудем ту милость, которую вы нам сегодня оказали. Если вы позволите, мы пригласим сюда виновника.

Это позволение было дано, и имам приказал привести Адлана. Его веление, передаваемое одними другим, дошло до самого конца толпы. Сзади тут же образовалось движение – люди расступались перед идущими. Издали показался виновник этой встречи, которого вели его собственные двоюродные братья. На голове у него был низко опушенный капюшон, скрывавший большую часть лица. Одет он был в изношенное тряпье, на ногах виднелись дряблые ботинки.

– А почему на нем капюшон, – спросил Юсуф у дяди.

– Чтобы лицо его было скрыто от родственников им убитого.

– Зачем?

– Так подчеркивается его смирение, чувство вины и раскаяние, что ему даже стыдно показывать им свое лицо. Они сами должны снять с него капюшон, в знак прощения.

– А почему он одет, как бомж?

– Думаешь, им понравилось бы, – сказал Мансур, головой указывая на противоположную сторону, – если бы убийца их человека явился весь наряженный, как на праздник? В таких случаях убийца должен быть одет именно так.

– Понятно, – сказал Юсуф.

Кровник встал посередине между двумя группами людей.

Седобородый старец с костылем попросил его подойти поближе.

– Ступай, – велел имам.