Обречённые на мытарства

Кривошеев с трудом дождался окончания дня. Отдав последние распоряжения, он запрыгнул в розвальни, от души хлестанул кнутом кобылу и помчался в деревню. На этот раз он выбрал короткий путь через лес. О нём в прошлый раз рассказала ему Лидия. Санную дорогу пробили возчики, вывозя сено в соседний район. И действительно, в деревне он оказался на полчаса раньше, чем прежде. Когда лошадь остановилась напротив ворот знакомой избы, на улице уже смеркалось. Деревня к этому времени уже опустела.

Завидев гостя через окно, Лидия вышла во двор, открыла ворота.

– С приездом, Афанасий Дормидонтович, – произнесла она радостным голосом. – Как чувствовала, что ты приедешь сегодня: закончила дела в конторе пораньше и сразу бегом домой печку топить.

– Здравствуй, Лида, – ответил Кривошеев каким-то бесцветным голосом, чем сразу насторожил хозяйку.

– Что-то случилось? – спросила она встревоженно, остановив на его лице проницательный взгляд.

– А-а, пустяки, – отмахнулся Кривошеев и принялся распрягать лошадь. – Дел по горло, устал немного. Комиссию жду из Вельска, будут принимать мой участок дороги.

– Пойдём в избу, – сочувствующим голосом проговорила Лидия. – Покормлю я тебя горемычного, да пораньше спать уложу.

Кривошеев развернул морду кобылы к саням, ткнул её в кучу овса.

– Жуй давай, труженица, набирайся сил на обратный путь, – сказал он, вовсе не подозревая, что уже совсем скоро отправится назад в лагерь.

Пока Кривошеев ужинал, Лидия убрала за матерью, покормила её с ложки, выпоила кружку чая, уложила спать. Потом перешла в другую комнату, расстелила постель для себя и гостя.

– Иди, ложись, – повелительно сказала она. – Тебе надо выспаться. Вон какие тёмные круги под глазами.

– Я без тебя заблужусь в тёмной комнате, а в постели замёрзну, – пошутил Кривошеев, перехватил её ладонь, поднёс к губам, поцеловал.

– Иди уже, ухажёр, – отстранилась от него Лидия. – Уберу со стола и приду, согрею неразумное дитя.

Через час Афанасий Дормидонтович лежал на спине расслабленный и счастливый, уставившись в потолок бессмысленным взглядом. На плече покоилась голова Лидии.

– Ну, а теперь рассказывай, что стряслось? – прижавшись плотнее, спросила требовательно Лидия. – По глазам вижу, что дело не в комиссии.

Кривошеев внутренне встрепенулся, отметив про себя: «А она не глупая женщина, ей, пожалуй, не соврёшь, как Кире. Не поверит, фальшь почувствует с первых слов. Придётся рассказать всё, как есть. Будь, что будет. Я ведь не преступник какой-нибудь, а представитель исполнительной власти. С будущей женой можно поделиться информацией о своей работе».

Поразмыслив немного, он решил, что покладистая и добрая Лидия может выступить в роли судьи в его непростой службе, его действиях и поступках. Она непременно должна понять, почему настоящий чекист просто обязан поступать жёстко и безжалостно с врагами народа. Кривошеев почему-то не сомневался, что Лидия, выслушав его, посочувствует и будет на его стороне. Эти мысли сулили принести ему желанное облегчение.

Он начал свой рассказ о встрече с обозом доходяг, об оскорбительных словах Марка, но при этом умолчал о своём гневном приказе солдату-ездовому: «Увози этих сволочей отсюда, пусть подыхают в бараке! И никакого им пайка больше не давать! Понял?!»

Излагая биографию политзаключённого Ярошенко, ни словом не обмолвился об истязаниях арестанта в Чусовском КПЗ, о личном холуе Бражникове и его деяниях. Рассказывая об изъятии продовольствия на Украине и создании колхозов, он преподнёс это совсем иначе, чем происходило в действительности. Обошёл стороной зверства и злодеяния отряда чекистов, который сам возглавлял. Из его рассказа следовало, что Марк Ярошенко на протяжении почти двух десятков лет тайно боролся с советской властью, пакостил ей, как только мог. Являясь верующим человеком, враг народа Ярошенко вовлекал несознательных граждан в тайную общину, где проводил религиозные обряды и песнопения. Более того, он изучил философию, труды Маркса, Энгельса и Ленина с той целью, чтобы использовать свои знания во враждебных целях. А в последний год перед арестом занимался саботажем на своей работе.

Закончив рассказ, Кривошеев вздохнул с облегчением. Лежал и с нетерпением ждал, как на него отреагирует Лидия.

Реакция была неожиданной. Лидия убрала голову с его плеча и быстро отодвинулась, будто обожглась. Потом заговорила горячо и торопливо, словно опасалась, что не успеет высказать всех мыслей, зародившихся в её голове, пока Кривошеев рассказывал.