Обрести себя

Года четыре назад весною Арион поехал в лес за дровами и по дороге потерял собаку. Это была сучка чабанской породы по кличке Мындруца, преданная и самостоятельная. «Одно из двух, — подумал он тогда, — или попала к живодерам или сцепилась с каким-нибудь зверем». Прошло полгода. Арион нашел щенка, надеясь вырастить из него хорошую собаку. И вот однажды утром на веранде объявилась Мындруца с двумя детенышами, напоминавшими волчат. Она была так измождена, что сквозь шкуру просматривался весь скелет, а желтые глаза ее, налитые грустью, молили о прощении. Да и стоило ли ее судить слишком сурово за то, что на одно лето оставила службу из-за любви к какому-то волку? Через неделю она сдохла. Наверное, в предчувствии конца привела она своих наследников в надежное укрытие. Так появились в хозяйстве Ариона собаки с волчьим обликом. Черчел — один из тех двух щенков Мындруцы. Другого, Хектора, отдали колхозным чабанам — овец стережет. Черчел и Хектор переняли от волка наружность, а от матери — преданность хозяину. Когда Анка ходила в школу, Черчел носил ее сумку, открывал калитку. На Черчела можно оставить дом, не надо запирать дверь на замок. Сельские собаки не водят с ним дружбу, сторонятся — скорее всего, боятся. Ведь он из всех схваток выходит победителем. Даже если силы неравные. Одно время приятель из районного центра давал Ариону сто рублей за Черчела. А сто рублей для Ариона что-нибудь да значат. Но не расстался Арион со своей собакой.

Услышав свое имя, Черчел навострил уши. Иляна не удержалась, чтобы еще раз не подтрунить над сестрой:

— Видишь, как радуется, видать, затосковал по оладьям.

— Тебе свекровь приготовит получше, — огрызнулась Анка.

Ариона не сердило то, что девушки иногда шутливо бранятся, поддразнивая друг дружку. Наоборот, он даже любил послушать их и сам иногда подбрасывал словцо-другое. Но последние слова Анки почему-то больно кольнули в сердце. Ему показалось, что это сказано не просто, а с каким-то тайным смыслом. Значит, девушки знают что-то такое, что неведомо ему. И кровь прихлынула к вискам.

Мадалина сидела на своем стульчике, сложив руки на груди и не прикасаясь к еде. Ее опаленное солнцем лицо казалось спокойным. Но по тому, как она держала кисти рук под мышками, как отвисла ее нижняя губа, Арион видел, что жена еле сдерживается, чтобы не испортить завтрак. Он посматривал украдкой в ее сторону. Кто сказал, что заботы старят человека? Глядя на Мадалину, трудно с этим согласиться. Жизнь к ней не была чересчур доброй, а все-таки она почти не изменилась за те двадцать восемь лет, как они поженились и когда эти самые заботы особенно густо окружили ее. Посторонний, посмотрев на нее, не поверил бы, что у нее такие большие дочери. Возраст выдавали только слегка посеребренные волосы на висках. А стан оставался таким же тонким, как в юности. «Она никогда не постареет, — подумал Арион. — Так вот и высохнет на ногах, а не постареет».

Неожиданно Виктория заметила, что мать еще не притронулась к еде.

— А ты почему не ешь, мама?

— Ешьте вы, я сыта!

Ложки застыли на полпути. Глаза девушек поднялись от миски: если мать сыта без еды, значит, что-то стряслось дома. Иляна первая прервала наступившую неприятную паузу:

— Что случилось, мама?

— Ешьте скорей, — поторопил отец, боясь, чтобы Мадалина не вспыхнула раньше времени. Но поздно. Вопрос Иляны оказался той самой каплей, которая переполнила чашу горечи в душе Мадалины.

— Меня спрашиваешь? Это у тебя надо спросить!

— Меня? — протянула Иляна, недоуменно пожав плечами. — Спрашивай, если хочешь.

Поняв, что скандала не избежать, Арион поторопился вмешаться:

— С кем ты ночи проводишь у родника?!

Иляна побелела. Значит, узнали. Она глянула на сестер, глазами моля о поддержке, но Викторица и Анка внимательно исследовали доски стола. Каждая из них много бы дала, чтобы не присутствовать при таком разговоре. Минуту Иляна колебалась — утаить или сказать правду. К чему врать, рано или поздно все равно узнают. Лучше сразу открыться, чем мучиться, ожидая разоблачения. По крайней мере, не придется юлить. Подбирая шутливый тон, она ответила:

— С кем хочу. Мне уже за двадцать перевалило.

— С сыном Каланчи?

— Ну и что?

— С ума сошла, девка.

— Нет, отец, ум у меня нормальный.

— Как разговариваешь с отцом, бесстыжая?!

Прямые ответы блудной дочери привели Мадалину в бешенство. Она стала поспешно искать скалку, чтобы с ее помощью наставить дочь на путь истинный.

— Мама, мне уже двадцать минуло, — напомнила Иляна.

— Замолчи, подлая! Думаешь, выросла длинная, так я постесняюсь ударить?! Распущенная тварь, паршивка! Вот поговори ты с ней. — Мадалина повернулась к мужу. — Что выпучил глаза и стоишь как немой!