Обрести себя

Микандру и сам не мог объяснить причину своей ярости. Впрочем, если бы он и нашел слова, она все равно не поняла бы его. Он не хотел больше сопровождать ее. Даже если бы ему грозило быть заживо брошенным в горячую смолу — не пошел бы. Он поклялся подчиняться только своей воле и навсегда покончить с хождением по дворам. Ему не под силу было больше переносить брань, с какой выпроваживали их люди из своих домов. Его больно кололи людские взгляды, едва они с матерью перешагивали порог их жилищ. Его давил тяжелый пласт постоянного унижения, какое испытывал он, попрошайничая, притворяясь. Но растолковать все это матери он был не в состоянии. И ей он казался просто злым, непослушным и неблагодарным. Хотя в их отношениях и не было ладу, Рада любила своего отпрыска, но любила по-животному, она готова была поцапаться и вырвать глаза у любого, кто посмел бы при ней задеть его хоть словом. Он же в своих сыновних чувствах был сдержанней. Испытывая к ней привязанность, но стыдливую, он старался всеми силами скрыть ее. Ему хотелось видеть мать немного опрятней, чтоб и время она проводила как-то достойней. О лачуге она вспоминала только ночью, когда надо было где-то притулиться. Днями они скитались кому где пришло в голову. Часто Рада не приходила даже ночевать. Но в такие дни она заботливо оставляла ему что-нибудь поесть — собранные бог знает как куски. Он глотал все подряд, не ощущая вкуса, ложился под дерюгу на кирпичи печки, съежившись от холода. В голову лезли всякие фантазии. То он видел себя главарем воровской шайки, то женихом дочки какого-то царя, владельцем несметных богатств. Вот он собирает всю цыганщину и раздает золото, благословляет, как поп на причастии:

«Эй, голодранцы, нате, берите сколько душе угодно, богатейте и не ходите больше по дворам попрошайничать, не позорьте наш род!»

«Благодарим, ваше величество», — кланялись цыгане, тронутые его добротой.

Сон осторожно смыкал его веки, чтобы не спугнуть детские мечты.

— Не боялся один? — спрашивала утром Рада, вернувшись с набитой сумкой.

— Нет, — отвечал он.

— Скучал по матери?

— Ага.

— Любишь мамку?

— Ага.

— Бриллиантик ты мой бесценный! Ну что бы стоило богу послать хоть какой-нибудь табор в наши края! Ушли бы с ними из этой дыры, понюхали б полынь в других местах. Ты бы поехал с мамой, золотко?

Рада все еще тосковала по пыльным дорогам. После смерти Мани ничто больше не связывало ее с Тремя Ягнятами. Подвернулся бы удобный случай — минуты б не усидела. «Золотко» с синим, как терн, от холода лицом рылся в принесенной матерью снеди, вывалив ее из сумки прямо на печку.

— Поедешь, сынок? — спрашивала Рада.

— Ага, — отвечал он, набивая рот едой.

Потом он убегал на улицу в поисках какого-нибудь развлечения, надеясь выкинуть небывалую шутку, чтобы заполнить свой день. Слоняясь без дела, он очутился однажды в школьном саду: ему до зарезу понадобился один приятель, который был в это время на уроке. То был старый его товарищ по проказам, который с наступлением учебы совсем исчез из поля зрения Микандру. Вообще, как только в школе начинались занятия, в жизнь Микандру просачивалась тоска. Все сорванцы становились сразу важными, занятыми. Вокруг него образовывалась пустота. Не с кем было лазать по оврагам и обрывам, не перед кем было показывать свое умение находить гадюк и ящериц. Школа, не подозревая того, обкрадывала его, отнимала множество радостей, делала его одиноким. Мальчик по-своему решил отомстить ей за все это. Сначала он задумал выманить своих товарищей по проказам на волю. Он привлекал их уморительными ужимками и кривлянием. Но потерпел поражение. Ребята держались твердо. То ли они не хотели неприятностей, то ли на них в самом деле напала страсть в занятиям. В общем, они не пошли на его приманку. Если и удавалось увести за собой одного-двух, то ненадолго. Узнавали родители — и беглецам попадало. В тот день, как уже было сказано, Микандру понадобился один дружок. Зная, что тот сидит за партой у самого окна, Микандру притулился к забору и стал подавать знаки — свистел, как дрозд, несколько раз прокуковал, бросал в окно комки глины. Но все напрасно, никто не отзывался. Отчаявшись дозваться друга, злой от одиночества и беспомощности, он решил хоть чем-нибудь отомстить несправедливой судьбе — поднял камень и изо всех сил бросил его в школьное окно. В мгновение ока все ученики высыпали из школы, готовые расправиться с тем, кто так нагло прервал их занятия. Конечно же все поняли, что это сделал он. Кто иной мог так набедокурить! Они и раньше нередко видели, как он околачивался возле школы, строя им гримасы. Микандру спрятался в сиреневый куст, что рос возле самой стены, и посмеивался над простофилями, которые пулей пролетали мимо него. Они убежали за ворота. Но ищи ветра в поле! Микандру задумал новый трюк — обуреваемый лихостью, он вошел в пустой класс, схватил с первой попавшейся парты сумку и пустился наутек.

— Во-о-т он! Вот он! — завопили дети в один голос.