Обрести себя

— Будешь учиться — узнаешь.

— Обманываешь, а потом будешь бить за стекло.

— За окно ты уже получил, что полагалось.

— Ничего, вот разобью еще несколько стекол, тогда не поймаете.

— Что ты говоришь? Ой, какой храбрый! Значит, еще не успокоился? Забавный мальчуган. А почему, скажи, пожалуйста, хочешь разбить, если не секрет? Могу я узнать?

— Чтобы были разбиты.

— Не очень убедительно. Только зачем откладывать на потом? Разбей сейчас, я тебе разрешаю. На вот камень. Сколько надо — одно, два, три?

Издевается она над ним, что ли? Поднял глаза, чтобы рассмотреть получше. В самом деле красивая: лицо нежно-белое, щеки розовые, как у принцессы какой-нибудь. Так в его снах выглядели царские дочери, которых он сватал. Правда, одеты они были иначе. Но все равно такое платье не каждая носит — слишком уж свежее и чистое, как листья после дождя. Наверно, такие платья присылают из большого города. Та, на которой было это платье, и сама походила на хрупкое деревце. От нее пахло фиалками, И Микандру без стыда, раздувая ноздри, ловил этот запах, как будто нюхал цветок на лугу. Ему захотелось выкинуть какой-нибудь номер, чтобы удивить или рассмешить фею. Только жаль, сил на фокус у него сегодня не было. А кроме того, его вдруг сковал стыд за свое пропитанное кислым дымом грязное тряпье. До сих пор его совсем не волновала одежда. Он даже не задумывался над этим — так одевались родители, так ходил и он. Крестьянские дети, с которыми он водился, мало чем отличались от него. А если кто и встречался в одежде почище, он заводил его куда-нибудь в закоулок и нарочно старался обрызгать грязью, чтобы сравнять чистюлю с собой, а потом отворачивался, выказывая ему открытое пренебрежение. Та, которая сейчас стояла перед ним, превосходила его во всем. Робость, с которой он не был прежде знаком, напала на него. Не зная, как вести себя, он засопел и стал потирать разбитый нос, некстати напомнивший о себе сильной болью.

— Ну как, разобьешь или нет? — допытывалась учительница насмешливо.

— Так неинтересно. — Он еще храбрился.

— Давай тогда перевяжу, вон весь в крови.

Наверно, здорово поцарапали его ребята. Микандру судил об этом по саднящей боли на лбу. Впрочем, не привыкать, да он и не придавал особого значения царапинам. Он пошел следом за учительницей просто так, чтобы не обидеть ее. Она привела его в конец длинного коридора, где на табуретке стоял таз, а над ним к стене был прибит какой-то жестяной бочонок. Из дверей всех классов высунулись любопытные головы. Один из школьников, не в силах сдержать радость, крикнул:

— Марина Ивановна поймала Микандру!

Микандру вздрогнул — неужели его коварно предали?! Учительница заметила это движение.

— Не бойся, никто тебя не съест, — успокоила она его тем же шутливым тоном. Потом серьезно прикрикнула на ребят, пяливших на них глаза: — А ну, закройте двери! Чтоб я вас не видела! Сначала умойся, — повернулась она к Микандру. — Ты будешь умываться, а я — руководить. Вот мыло, так, так. И шею, и уши. Три, три хорошенько, не бойся, не оторвешь. Теперь возьми полотенце, вытрись, и давай я тебя перевяжу.

Слова ее казались мягкими, как одуванчик. Из маленького настенного шкафчика она достала йод и пластырь и начала латать его болячки. Не привыкший к таким нежностям, Микандру пытался сопротивляться:

— Оставь, и так пройдет.

Не такие раны бывали у него, и то заживали без всяких лекарств. По словам матери, у него хорошее мясо. Все недуги проходили сами собой. В крайнем случае он прикладывал к ране лист подорожника или пустырника — это было надежней и, во всяком случае, не так пекло, как от этого проклятого йода. Может быть, холеная кожа учительницы и нуждалась в таком уходе, его же — давно сжилась со всяким злом. Только она не понимала этого, оставалась глухой к его просьбам, без конца промывала и перевязывала его раны и царапины, словно это был ее сын. Даже не боялась, что запачкает об него свое платье. Видно, любит возиться с бинтами, представлять из себя врачиху. Он терпел больше для того, чтобы угодить ей. И подумал: мать, увидев его в белоснежных бинтах, решит, что он из больницы. Как бы не хватила ее кондрашка от неожиданности. И Микандру находил некоторое развлечение в этих мыслях.

— А сейчас иди в класс, — сказала учительница, закончив наконец свое врачевание. — После уроков пойдем к твоей матери.