Обрести себя

Илиеш тоже побывал на этом новом кладбище, как только возвратился в село. Он внимательно прочитал надписи на табличках, взял одну из касок и примерил ее. Она оказалась большой и тяжелой. И как только носят ее солдаты?

Илиеш повернул голову и тайком оглядел класс. Он был полон женщин, девушек и детей, которые решили готовить подарки для фронта. Девушки вязали шарфы, носки, перчатки, вышивали платочки. Парни, собрав табак, оставшийся на полях после уборки урожая, мелко резали его, аккуратно упаковывали, как на фабрике. Валуряне делали все, что могли, чтобы облегчить солдатам, возможно, последнюю зиму войны.

Вместе с другими подростками Илиеш обошел все село, собирая шерсть, табак. Сейчас он, насобирав множество сухих кукурузных листьев, аккуратно резал их и упаковывал, как настоящую папиросную бумагу. Действовал он старой щербатой бритвой, принадлежавшей еще дедушке Епифану. Ее случайно нашла Лимпиада на полочке. От бритвы у Илиеша появились на пальцах мозоли. Зато его пакеты были самыми красивыми. Совсем неподалеку Ольгуца вязала носок. Девушка глядела больше на Илиеша, чем на свою работу, и счастливо улыбалась. Кругом пели, загадывали загадки. И чем чаще она улыбалась, тем лучше резала бритва, и пачки листьев выходили у него более аккуратными и красивыми.

Так было вчера вечером, так было и сегодня, пока в класс не вошел Григорий. Он стоял высокий, широкоплечий, а когда шел, словно отсчитывал золотые, — так звенел пол. И ходил он с таким видом, будто это уже не тот Григорий, который вместе с Илиешем гнал стадо почти до Буга. Он воевал, был ранен, лежал в госпитале. Теперь его отпустили домой на несколько дней, и вскоре он опять вернется на фронт.

Вместо того чтобы отдыхать дома, Григорий ходит на посиделки и рассказывает всякие истории, — люди только рты разевают от удивления. Сначала слушал и Илиеш; он обрадовался, встретив его. Но Григорий уселся рядом с Ольгуцей, и радость Илиеша погасла. Бритва сразу же сделалась тяжелой и тупой. Кукурузные листья начали ускользать из-под пальцев. Табак крошился. Рвался шпагат, которым он связывал пачки. Дело не спорилось.

Илиеш бросил работу, подошел к окну, влез на подоконник и стал печально глядеть в осеннюю ночь, опускавшуюся на село. Ему захотелось уйти домой. Собственно, сюда он пришел ради нее, с надеждой после посиделок проводить ее до калитки, поговорить с ней, сказать, что за ним приехала мать и завтра он должен уехать в Кишинев. И если бы Ольгуца вымолвила хоть одно словечко сожаления, он никуда не поехал бы.

Теперь все ясно. Девушкам нравятся военные. Как видно, и Ольгуца не исключение. Иначе разве сидела бы она смирненько, как кошечка? Илиеш еще раз искоса поглядел на них. Григорий сидел на одной скамейке с Ольгуцей и держал ее клубок. Девушка не поднимала глаз от спиц. Григорий медленно вытянул нитку из клубка и намотал ее на палец. Ольгуца подняла голову.

— Бадя Григорий, отпустите нитку, — попросила она, глядя в сторону.

— Не отпущу.

— Отпустите, порвется.

— Не отпущу, пока не глянешь на меня разок.

Он заигрывает с ней! Сердце Илиеша учащенно забилось.

Слишком много позволяет себе Григорий. Солдат солдатом, но класть ей руку на плечо и так вести себя на виду у всех?! У Илиеша потемнело в глазах.

В уголке несколько женщин тянули песню:

Бедный мой плужок,
Лето — на порог.
А плуги — без дела:
Ржавчина разъела…

Рядом несколько ребят, одногодков Илиеша, у которых над губой уже пробивался пушок, обсуждали, как на прошлой неделе мельник, дед Витя, поймал шпиона. Тот пришел к нему мертвецки пьяный, с кучей денег, умоляя найти ему девушку. Дед отвел его к Люське Бородати и сообщил в сельсовет. Люськин дом окружили. Немец начал отстреливаться. Когда же его поймали — стал притворяться припадочным: валялся на земле, корчился, пускал пузыри, так что и в самом деле его можно было принять за припадочного. Просил развязать, но хитрость не удалась.

— Враки, — говорили одни. — Если бы он был шпионом, то не напился бы так.

Другие доказывали, что это шпион. Загорелся спор. Илиешу было все равно. Завтра он навсегда уедет из села. Завтра его жизнь пойдет по новому пути. Валурены останутся позади. Уйдет в прошлое и страдание, которое причиняет ему эта девушка с длинными ресницами. Он бы сказал ей что-то значительное при расставании. Но теперь это невозможно. Пусть говорит Григорий. Он же уедет, не сказав ей ни слова. Теперь он должен выйти так, чтобы она не заметила. Бритва на скамейке рядом с ней. Нужно взять ее. А в конце концов… черт с ней, с этой бритвой! Он незаметно выйдет. Пусть думает, что его совсем не интересует ее поведение.

— Подойди-ка сюда! — Григорий махнул ему рукой.

Илиеш оцепенел. Пойти или не пойти? Он сидел, обдумывая положение.

— Слышишь, Илиеш, иди сюда, — позвал снова Григорий.