Обрести себя

Тогда она поняла, что сын вырос. Работа не истощала его. Но взрослел он преждевременно. Он был мудрым, как старик, и легкомысленным, как ребенок. Ни одного вечера не проводил дома. Иногда она журила его. Но Ионикэ не мог жить без села. Его привлекала толпа, посиделки. Вообще он был хорошим мальчиком. Все село любило его. Только Георгий Ботнару ненавидел. Нет теперь Георгия. Он уехал за Прут, сбежал от народного гнева. Но нет и Ионикэ…

Завтра нужно встать пораньше. Завтра столько дел: сеять, чинить мост, провожать Илиеша.

В сельсовете остался приехавший по делам инструктор райкома партии. Она послала уборщицу, чтобы та отвела его куда-нибудь переночевать. Кто знает, нашла ли она ему ночлег? Следовало бы пригласить к себе, но ей было стыдно, что нечем застелить постель. Вчера пришли два подростка — девочка и паренек, вроде Илиеша, чтобы зарегистрировать брак. Может быть, она поступила плохо, но отослала их домой — слишком молоды еще.

— Приходите через год, — сказала она им, — не спешите, есть еще время.

Они обиделись. И Иляна обиделась, что ей дали мало мыла. Разве дело председателя делить мыло? Но как тут быть, если сейчас все нужно делить? Кроме воздуха и воды. На все нужны списки и списки. Списки на кооператив, списки, чтобы смолоть зерно, списки на маслобойку, списки на сев. У Лимпиады кружилась голова от такого количества бумаг. Иляна несправедливо оскорбила ее сегодня. Да разве только Иляна? Но когда подумаешь, то и сердиться не приходится. Ведь так приятно надеть выстиранное платье! А сколько потребуется мыла, чтобы смыть всю человеческую кровь, пролитую на войне? Чепуха, кровь не отмывается мылом.

Лимпиада опустила голову и задремала. Следовало бы встать и пойти домой. Но у нее не было сил. Так хорошо спать на воздухе, даже если немного холодновато. Сотня шагов, оставшихся до хаты, казалась ей слишком большим расстоянием. А ноги — словно ватные. Вот впереди кто-то остановился. Осветил фонариком лицо.

— Тетя Лимпиада, это вы?

Перед ней стояли двое: один низенький, другой повыше. Она не могла сразу стряхнуть дремоту.

— Чего сидишь здесь? — спросил низенький, погасив фонарик, чтобы не светить зря.

Она узнала в нем знакомого паренька с нижней окраины села.

— Так, отдыхаю немножко.

— Может, тебе плохо?

— Нет.

— Тогда пошли домой. Вот, веду тебе гостя. Я застал его спящим на столе в сельсовете.

Лимпиада растерялась. Позади паренька стоял инструктор райкома партии.

— Уборщица ушла и не вернулась, да мне и не привыкать спать на столах. — Он говорил, словно извиняясь.

Паренек объяснил:

— Я подумал, куда его отвести: у того много детей, тот болен… всех перебрал, пока дошел до вас. Позавчера я тоже послал к вам двух девушек, которые приехали с дезкамерой…

— Я не решилась вам предложить, — обратилась она к инструктору. — Только недавно вернулась из эвакуации, и многого еще нет. Поэтому…

— Ничего, ничего, — успокоил ее инструктор.

— Того, что приехал на прошлой неделе из военкомата, Тимофте Русу привел к вам, — продолжал паренек. — Мы вместе были у колодца, когда подошел он и попросил принять его на ночь. У нас же в тот вечер ночевал один из района, который по кооперативным делам. А у Тимофте знаешь какая мать… И он привел его к вам.

Паренек был на седьмом небе оттого, что сделал доброе дело: оказал честь тетке Лимпиаде, приведя к ней гостя и устроив его на ночлег. К тому же ему представился случай похвастаться фонариком, который дал ему один солдат.

Лимпиада улыбнулась, сон прошел. Она уже не такая усталая, как несколько минут назад. Не забывают о ней люди — значит, все хорошо.

…Загорланили предрассветные петухи. Давно окончились посиделки в школе. Улицы пустынны. Опустился густой туман. С мокрых ветвей падали на землю капли воды, деревья словно плакали. Блузка Ольгуцы промокла, ноги замерзли. Она дрожала. Нужно было давно идти домой, но ей хотелось услышать одно слово от Илиеша. Слово, которое сразу бы согрело ее, осветило бы ее душу, заставило бы ее петь от радости. Но он молчал, будто онемел.

— Илиеш, ты уезжаешь завтра? — спросила девушка.

— Приехали забрать меня, — недовольно ответил он.

И снова умолк. Ему нечего было сказать. После глупых шуток Григория уже не хотелось откровенничать. Лучше бы ему раньше уйти. А то какая-то неловкость сковывает. Раньше он так ждал этого мгновения, чтобы остаться с ней наедине. А теперь пожалуйста, молчит как пень.

— Там, на фабрике, ты провожал кого-нибудь? — выпытывала она.

— Нет.

— Почему? Не было девушек или…

— Не было?

Весь свет знает, что на табачной фабрике работают только девушки!

— Так, говоришь, не было? — настаивала она.

— Слишком много было.

— Ну и?..

— Они были старше меня.

— Значит, если б они были твоими ровесницами, то…

— Что?

— Ничего. Сам знаешь, что я хочу сказать.

— Не знаю и знать не хочу.

— Ах, значит, так?

— Так.

— Спасибо за комплимент.

— Какой комплимент?

— Так говорится. Счастливого пути, товарищ Браду. — И иронически поклонившись, она быстро-быстро пошла вверх по тропинке.