Обрести себя

Делать нечего, его зовет солдат, некрасиво упрямиться. Ведь он мужчина, черт побери, и его зовет друг Ионики. Так что же, сердиться на него из-за девушки? Даже если ее зовут Ольгуца… Найдет он себе другую, хоть такие ресницы не так уж часто встречаются.

Илиеш с трудом оторвался от окна и подошел к ним, стараясь не глядеть на девушку. Он видел только спицы в ее руках и кончики пальцев.

— Чего тебе? — хмуро спросил Илиеш.

— Сядь здесь, около нас, чего сморщился, как соленый огурец весной? Ольгуца, ты не рассердишься, если парень сядет поближе к тебе?

Григорий прижался к девушке, освобождая Илиешу место. Ольгуца кипела от злости. Несколько прядей спадало ей на лоб, мешая работать. Она в который уже раз вскидывала голову, чтобы отбросить их, но те снова возвращались обратно. Ольгуца хотела было рукой поправить волосы, но коснулась локтя Григория, отчего покраснела еще сильнее и упустила спицу.

— Чего ты мучаешься, скажи мне, и я помогу тебе, — спокойно проговорил Григорий, подымая спицу. Затем откинул с ее лба прядь волос. Он так обращался с ее волосами, словно это были его собственные! — Что слышно у вас? — спросил он, обращаясь к Илиешу.

Паренек царапал ногтем скамейку.

— Что слышно? Ничего.

— Нет вестей от Иона?

— Нет.

— А от деда Епифана?

— Тоже нет.

Илиеш вздохнул и поднял глаза на Григория. Если б тут не была замешана Ольгуца, сколько у него нашлось бы тем для разговоров с другом Иона! Но затесалась между ними эта колючка, и все.

Григорий посмотрел на него проницательным взглядом. Его насмешливость угасла, он задумался о чем-то серьезном. Лицо стало строгим.

— Да, не повезло вам тогда. Если бы все вместе перешли Буг… — задумчиво проговорил он.

— Не повезло.

— Ничего, лишь бы живыми вернулись.

— И я говорю.

Илиеш заметил, что у Григория все зубы вставные, лицо в шрамах от ожогов и — когда-то густые, сросшиеся — брови теперь едва выделялись. «Интересно, какие зубы были у него прежде?» — пытался припомнить Илиеш. Но не мог. Прежний Григорий пропал в тумане, и только некоторые его черты еще угадывались в сидящем рядом взрослом, почти не знакомом человеке.

— О Боре знаешь что-нибудь? — спросил Илиеш, охваченный воспоминаниями.

— В самом деле, Григорий, ты ничего не слышал про сына Иделя? — присоединилась к нему сидящая в углу женщина.

— Некоторое время были вместе, в одном подразделении, — ответил тот, играя клубком. — Потом нас перевели в разные части. Но мы переписываемся. Он жив, писал, что больше не вернется в Валурены — тяжело видеть отцовский дом.

— Значит, ему все известно?

— Все.

Словно черное крыло мелькнуло над лампой, заслонив на минуту ее свет. В наступившей тишине было слышно, как шуршит новое веретено в неумелых руках. Скрипнула скамья. Вздохнула какая-то женщина. Упал и покатился по полу клубок, и никто не поспешил поднять его.

В распахнутое окно вливалась ночь, неся с собой волны свежего воздуха. Григорий посмотрел на огорченного Илиеша, слегка дернул его за ухо.

— Брось кручиниться, Илиеш, война кончится, все будет хорошо. — И, обхватив Ольгуцу за плечи, лукаво спросил: — Хочешь выйти за меня замуж?

Девушка опустила глаза:

— Вы намного старше меня.

— Ну и что? Пока мы прикончим фрицев, и ты подрастешь. Я вернусь — сыграем свадьбу. Что на это скажешь?

Ольгуце хотелось заплакать. И чего привязался к ней бадя Григорий? Ведь она еще ни с кем не дружила из своих сверстников. Но сказать ему что-нибудь резкое она не решалась. Молчать тоже было как-то неудобно. Что подумает о ней Илиеш?

— Значит, согласна, — продолжал дразнить ее Григорий. — Слышишь, Илиеш, ты будешь моим свидетелем. Дашь свою подпись, когда потребуется?

— Я не умею расписываться за других, — грубо отозвался Илиеш, зло намекая на малограмотность Григория. Ему было известно, что тот закончил всего два класса. Но Григорий не обиделся. С заговорщицким видом он наклонился к уху Илиеша и шутливо спросил:

— Скажи правду, тебе очень нравится Ольгуца?

Илиеш изменился в лице, но ничего не сказал. Как узнал об этом Григорий? Ведь он никому не говорил ни словечка.

— Что угадал? — смеялся солдат.

— Эй, Григорий, оставь детей в покое, — пожурила его одна из женщин.

— Утешаю себя хоть этим!

— Иди сюда к нам, оставь их, — упорствовала та.

— Чего понапрасну идти, если мне уезжать через два дня. — Он нехотя покинул место рядом с Ольгуцей и пошел к женщинам; по дороге взял Илиеша за подбородок и сказал: — Не будь глупым. Нравится она тебе, и все! Каждому из нас кто-то нравится. Тебе-то, скажи, не на что жаловаться. А если бы не война, я бы тоже показал!

Только теперь сообразил Илиеш, что сам выдал себя, когда сидел у окна и старался казаться таким равнодушным: у людей острые глаза, и они все видят. Вот чертяка этот Григорий! Нарочно сел возле Ольгуцы, чтобы подразнить его. Разве теперь удобно перед девушкой? Как бы она не рассердилась. И все же Илиеш почувствовал облегчение. Не будь ему стыдно, бросился бы к Григорию и расцеловал его. Спасибо, он облегчил ему признание, которое Илиеш так долго готовился сделать.

Открылась дверь, и вошла Лимпиада.

— Илиеш здесь?

— Здесь.