Обрести себя

— Иди в больницу. Лечат теперь бесплатно.

— И земля, говорили, бесплатная. А налог плати.

— Какой налог? Чего ты мелешь?

— Ну, поставку, или как это называется.

— Так полагается, часть государству — государство-то кто будет поддерживать? Дядя? Остальное — тебе.

— Часть, говоришь? А зачем, если земля бесплатная?

— Так налоги платят все и везде, чудак человек. И рабочий и служащий. Ведь земля и твоя, но она и моя. Разве непонятно?

В пустых глазах Якоба появился проблеск интереса.

— Хорошо, твоя-моя. А обрабатываю, засеваю ее я, не ты же! В Конституции что пишется? Земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает.

Илиеш вспомнил, что в детстве у Якоба было прозвище Тухлое Яйцо. Зря с годами прозвище забылось. Тот, кто придумал его, еще тогда угадал, что это будет за фрукт.

— Пусть будет по-твоему, — примирительно начал Илиеш. — Ты обрабатываешь землю, а я ее защищаю. Так кто же меня должен кормить? А?

— От кого защищаешь?

— От комаров!.. Значит, армию надо кормить? Надо. А тому, кто смастерил этот плуг, надо хлеба?

Якоб искренне вознегодовал:

— Пусть их государство кормит!

— Так вот государство и кормит, справедливо распределяет, что производит земля. А ведь тебе не угодишь, в три горла жрать будешь — все мало. Будешь прятать, чтобы мыши да долгоносики съели зерно, только чтоб не рассчитаться с теми, кто тебя обслуживает. Вот государство и вынуждено регулировать отношения между нами. Между мной и тобой… А к врачу тебе надо сходить обязательно. Иначе жена сбежит.

— Не сбежит. Куда она сбежит, брюхатая? У ее матери еще семеро дармоедов.

— А если к другому? Вдруг кто приглянется?

— Нельзя ей этого, мы в церкви венчались.

— Венчание нынче ненадежное.

— У кого как. У меня надежное.

— Значит, уверен?

— Абсолютно.

Из-под куста неподалеку от них выскочил заяц и задал стрекача в сторону родников. Илиеш бросил вдогонку ком земли.

— Эх, и супчик бы вышел!

Якоб перекрестился.

— Тьфу, окаянный! Чуть сердце не выскочило, напугал…

Возле родников послышался лай. Длинноухий на миг остановился, присел на задние лапы, прислушался, потом круто повернул и запрыгал в сторону леса. Между тем Якоб, придя в себя, начал сетовать:

— Чего ты не мог его прикончить? Эх, растяпа! Я-то растерялся потому, что он прямо из-под моих ног выскочил. А тебе под руку было. Хоп — и готово.

Илиеш немного подосадовал, — пожалуй, можно было поймать косого. Чуть больше расторопности — и вечером сварили бы первоклассный суп. Какая похлебка бы получилась с домашней лапшой из новой муки, что привезет Ион с мельницы из Чиншеуц! Вдруг лемех плуга отчаянно взвизгнул, задев за что-то твердое. Чапиги вырвались из рук, плуг выскочил из борозды и повалился набок. Кони испугались, стали косить глазами и прядать ушами. Оказалось, что лемех наткнулся на засыпанный землей огромный камень и сильно погнулся. Парни нагнулись, рассматривая погнутый, с большой щербиной сошник. Якоб злобно сплюнул, пнул ногой искалеченный плуг.

— Теперь пой вечную память.

Илиеш уточнил:

— Нужен кузнец, ничего не поделаешь. В другой раз не будем пялить глаза на зайца.

Солнце поднялось в зенит. В такую пору возвращаться в село с пахоты — позор. Расстроенный, что вместо помощи Иону он еще и испортил сошник, Илиеш принялся обследовать злополучный камень. Стая жирных скворцов спокойно паслась на свежей пахоте; при приближении человека скворцы неторопливо взлетели и вновь уселись неподалеку.

Лежащий без дела плуг, когда день еще в разгаре, а поле не вспахано, не может не привлечь внимание крестьянина. Холмы же в Валуренах стоят так, что если плуг остановился в Улуче, то его видно даже из Корна, с далеких виноградников. Расстояние здесь не помеха — ноги-то свои, не государственные. А если плуг лежит и, по всей видимости, что-то стряслось, как не пойти не полюбопытствовать! Может быть, люди нуждаются в помощи. Кроме того, около чужого плуга можно немного передохнуть (возле своего не хватает времени и распрямить спину), можно услышать новость, какую-нибудь байку. Недобрые предположения рождает в душе крестьянина остановившийся среди дня и сваленный набок плуг.

В общем, около Илиеша с Якобом собралось несколько односельчан. Были тут Сырге Брынза, приемный сын Оксинте Хэмурару, Григорий Тоадера Мунтяну, парень толковый, по-стариковски мудрый, молчаливый Тимофте Урсу и деревенский сапожник Пинтилий. Каждый подходил к плугу, щупал изуродованный сошник, бросал сочувствующий взгляд в сторону двоюродных братьев, чесал в затылке, понимая и разделяя чужую беду.

— Да-а-а… — многозначительно протянул Григорий.

— Крепко задели, теперь застряли надолго, — добавил Сырге.