Обрести себя

Так стояли они вокруг плуга-инвалида. Поломка была серьезной. Грубый холстинный кисет, наполненный самосадом, выращенным тут же, неподалеку, на Чертовом кургане, пошел от одного к другому. Двенадцать рук, заскорузлых, черных, с потрескавшимися пальцами, свернули цигарки. С каждой затяжкой положение становилось ясней, толковое слово просилось на язык, на лицах появилась неуверенная улыбка. Когда молчание затянулось до крайности, когда окурки были потушены, каждый уже имел что сказать. С одним случилась еще и похуже беда год назад, и то выход нашелся. Другой знал кузнеца, который умел так обласкать металл, что самый изуродованный лемех мог стать как новенький. Третий вспомнил: где-то на чердаке у него валяется новый лемех, можно отдать, ведь ребята не съедят его, да и вообще не возьмешь же его с собой на тот свет. Наконец, когда проблема искалеченного плуга была обговорена со всех сторон, решили осмотреть камень. Он, окаянный, сидел глубоко, только краешек выходил на поверхность. Это была, по всей видимости, большая плита из рыжеватого гранита. Попробовали разгрести вокруг него землю, чтобы вытащить, но ничего не получилось. Нет, голыми руками ничего не сделаешь, камень сидел прочно, основательно. Но чем упрямее сопротивлялся камень, тем азартней откапывали его парни. Чтобы они отступились? Нет. Иначе позора не оберешься, пальцами станут показывать: «Это те самые, из Валурен, что всемером не могли один камень из земли вытащить!» Такого они не допустят. Полные решимости защитить свое доброе имя и престиж села, валуряне взялись за дело. Кто-то сбегал за киркой и лопатами. Руководил работами Сырге, известный насмешник и зубоскал. Сюда он прибежал конечно же, чтобы почесать язык, — его поле было дальше всех. От его командирских выкриков содрогалась вся округа.

— Якоб, не стой как столб, зайди с той стороны! Ну! А ты, Илиеш, берись ниже, ниже, еще ниже, под самый низ. Не стесняйся! Давай сильней! Не обедали сегодня, что ли? А ты обними этот распроклятый камень! А ты, зеленый початок, чего вылупился на меня?! Я тебе не божья мать, не надо на меня молиться. Так, так, давай, вот уже тронулся немного! Ты! Убери руки, придавим! Эй, ухнем, еще разок!

Когда камень стронулся с места, Сырге одобрил:

— Подымайся, подымайся, милый, с постельки! Илиеш, ласковей с ним, береги ноги! Ура-а-а!

Камень тяжело екнул, расставаясь со своим гнездом. Под его влажным животом метались целые колонны сороконожек. Но тут открылся еще один сюрприз — на дне образовавшейся ямы оказалась другая плита. Разгоряченные ребята накинулись и на нее, желая полностью искоренить бесплодный каменный род среди хлебородной нивы. Вторая каменная плита была не легче первой. Но когда под вытащенным камнем открылся еще один, люди устало воткнули в землю лопаты и нестройным хором протянули: «Да-а-а!» Еще более красноречивым жестом, чем в первый раз, Григорий поспешил достать кисет.

Третий камень был гораздо больше первых двух. Глупо было браться за него, не обдумав все хорошенько. А тут каждый вспомнил, что оставил свои собственные дела — у одного лошадь стоит в борозде, у другого фасоль осыпается в поле, третий не успел поднять виноград на шпалеры. До камней ли тут? Однако крестьяне не любят бросать дел, не закончив, не доведя до конца. Это-то прирожденное чувство не позволяло оставить Илиеша перед образовавшейся ямой. Начались дебаты о том, что предпринять.

— Если засыпать яму, то можно будет десять лет пахать, ничего не случится, — начал дипломатично один.

— Так-то так, да как-то неловко себя чувствуешь, когда знаешь, что в один прекрасный день можешь опять напороться на камень.

— Ну, поосторожней паши…

— Если беде быть, то не миновать, берегись не берегись…

— Вот скоро колхоз будет, еще не известно, кому придется здесь пахать. А подставит ножку этот проклятый камень, можно голову сломать.

— Еще ладно, когда на лошади пашешь. А ежели трактором?

— За милую душу. Только зацепись!

Итог подвел Григорий:

— Эх, люди добрые, к лицу ли нам торговаться полдня из-за такой чепухи? Все равно камень вытаскивать надо. Не сейчас, так на другой год. Так чем потом, лучше сейчас. Зато ляжем спать с чистой совестью.

Сырге поддержал:

— Гей, Илиеш, ставишь кувшин вина? Беремся.

— Вот виноград поспеет, поставлю.

— Потом и я поставлю. Ты давай сейчас.

— Где же я возьму?

— Мы сами найдем, не беспокойся.

— У Иляны Максима Бородати есть бочонок фраги.

— Когда она успела? Виноград еще не готов.

— У нее несколько кустов раннего сорта. Успела, такое винцо получилось!

— Все равно кислое, должно быть.

— Ничего, попробуешь — не оторвешься.

— А она что, продает?

— Продаст, тебе продаст, Илиеш. Какой ты солдат, коль не сможешь уломать какую-то вдову!