Обретая надежду

Склонив голову набок, я увидела на его лице боль и опасение… И что-то прозвучало в его голосе… Страх? Осознание этого согрело мне душу. Он не хотел меня потерять. Сердце до краев наполнилось любовью, и я едва могла дышать… Он не хотел меня потерять…

Медленно подавшись вперед, я провела губами по его губам и услышала, как он вздохнул. Вновь появилось то самое чувство, что всегда пронзало нас, стоило лишь прикоснуться друг к другу.

– Rayo… – прошептала я в его теплые губы, не в силах сдержать улыбку.

– Что? – спросил он, поглаживая меня по спине.

Я улыбнулась шире, и он резко втянул в себя воздух.

– Молния, – объяснила я. – Вместе мы создаем… молнию… Лишь так я могу описать чувство, которое охватывает меня, когда я вижу тебя, разговариваю с тобой… прикасаюсь… занимаюсь любовью…

Аксель молча обдумывал эти слова, а потом вдруг крепко обвил рукой мою талию.

– Fulmine, – перевел он на итальянский. Когда красивое слово соскользнуло с его губ, от идеального звучания у меня задрожали ноги. – Si… – глубоко вздохнув, подтвердил он. – La mia fulmine… la mia luce…

– Поцелуй меня, – отозвалась я в ответ.

Аксель притянул меня ближе, и наши тела словно бы вновь слились.

Мы целовали друг другу щеки, шеи. Но, наконец, наши губы встретились в чувственном поцелуе… самом совершенном и нежном. И это простое слияние губ говорило больше, чем бесконечные ночи любовных утех.

Когда мы разорвали поцелуй и попытались отдышаться, я заверила Акселя:

– Никто не сможет заставить меня тебя бросить. Неважно, что они скажут. Ты мой, целиком и полностью. Твои проблемы – это мои проблемы. И твои грехи теперь стали моими грехами.

Аксель покачал головой, словно бы не мог поверить в то, что я пообещала. Он взял меня за руку и поцеловал внутреннюю сторону запястья.

– Ты – мое таинство. Святая вода, которой мама благословляла меня, благодарственная молитва, сорвавшаяся с ее губ, что теперь течет в твоих венах. – Он выпустил мою руку и стер у меня с глаз слезы подушечками больших пальцев, а потом поднес их к губам и слизал соленую влагу. А затем закончил: – И она изливается с каждой пролитой из-за меня слезинкой.

– Аксель, – тихо всхлипнула я.

Он поцеловал меня в обе щеки, а потом притянул к себе. Это было простое объятие. Из числа тех, которыми большинство пар обмениваются почти невинно. Но прежде Аксель никогда не позволял себе подобного.

Это что-то значило… Нет, это означало все… И говорило о том, что он подпустил меня к себе… наконец.

Когда я обхватила его за талию и прижалась к груди, он проговорил:

– Ты мое пробуждение. – У него перехватило дыхание, и Аксель еще крепче прижал меня к себе. Я нахмурилась, гадая, что же его так расстроило. И он открылся мне… заговорив о том, о чем прежде даже не мог заставить себя упоминать. – Ты – желание, которое… мама… загадала для моей потемневшей души… И она повторяла эти слова каждый вечер перед тем, как я уходил продавать дурь… Io prego perché tu possa trovare la tua luce, mio figlio smarrito… Я молюсь, чтобы ты отыскал свой свет, мой потерянный сын…

От отчаяния, прозвучавшего в его голосе, грудь пронзила боль. И я заплакала. Да и как столь трогательные слова могли не вызвать слез?

Аксель поцеловал меня в макушку и добавил:

– И я нашел ее, carina. La mia fulmine… la mia luce… la mia vita³⁷… Единственную женщину, которая ясно видит мое отражение в запотевшем зеркале, что зовется моей жизнью.

_______________________________________

36 - Мой свет. Иди сюда (ит.).

37 - Моя молния… мой свет… моя жизнь (ит.).

Глава 17. Аксель

Мне вовсе не хотелось уходить из этой кладовой, чтобы столкнуться лицом к лицу с внешним миром. Неохотно убрав руки от Элли, я тут же почувствовал холод.

– Нам лучше пойти узнать, как дела у Молли, – предложил я, поглаживая пальцем ее подбородок.

Элли отодвинулась и молча кивнула. Она вновь взяла меня за руку. Ресницы ее затрепетали, и девушка спросила:

– Это… еще нормально?

Поднеся соединенные руки к губам, я поцеловал тыльную сторону ее ладони, изучая лицо Элли… на котором читалась надежда. Я рассматривал каждую его линию и изгиб, а в голове складывался образ. Впечатление, искра… это всегда так начиналось.

Я подумал о том, что Элли всегда так на меня смотрела. Я вспомнил тот день, когда увидел мамину скульптуру, одиноко стоящую в пустой галерее. Она выглядела такой покинутой, что это просто сломило меня. А потом из-за мрамора возникла она, словно чертовски яркий свет; ее красивое лицо, самое прекрасное из всех, что я когда-либо видел. Она молча смотрела на меня… и я больше не чувствовал себя одиноким. Мне стоило догадаться еще тогда, – хотя, возможно, каким-то образом я это ощутил, – что эта женщина изменит мою жизнь.