Обретение надежды

Общежитие было в двух шагах от института, читалки, анатомички. Минут через двадцать Семен вернулся, запыхавшись, и сказал, что Виктора нигде нет. Но Таня уже знала, где он. Значит, вот почему Людмила не соединяла ее с отцом! Они сговорились все скрыть от нее, а она, как дурочка, полдня провисела на телефоне, вместе того чтобы съездить в институт и все узнать.

Таня побежала на вокзал, на стоянку такси.

На Привокзальной площади, дожидаясь пассажиров, пофыркивал целый табун машин с зелеными огоньками. Целый табун машин, и — никакой очереди. Это показалось Тане добрым знаком.

— В Сосновку, пожалуйста.

— А на луну не хочешь? — недовольно обернулся шофер в замшевой куртке и приплюснутой кожаной шапочке. — Вылезай, не поеду.

— Как это — не поеду? — растерялась Таня. — Мне надо. Мне очень надо. Я заплачу́… — Она рванула сумочку, торопливо сунула шоферу деньги. — Вот, пожалуйста.

Шофер недоверчиво посмотрел на нее, взял скомканные деньги, аккуратно расправил и присвистнул от удивления.

— Ты что, девка, белены объелась? Или государственный банк ограбила?

От него нестерпимо пахло одеколоном «Шипр», вся машина пропахла «Шипром», Таню чуть не стошнило от этого запаха.

— Сволочь, — сказала она и закрыла глаза, ожидая, что он сейчас ее ударит. — Чего ты выскаляешься, сволочь, там человек умирает, а ты выскаляешься…

Ей показалось, что Виктор и впрямь уже умер и она больше никогда его не увидит. Таня знала, что это неправда, вздор, что только сердечный приступ, или инсульт, случается, убивают мгновенно, словно выстрел в висок, а Виктор никогда не жаловался на сердце, он вообще никогда ни на что не жаловался, но… но чего стоили знания перед страхом. Этот страх семечком крапивы заронился в ее душу еще днем, когда она увидела, как Виктор садится в отцовскую машину, медленно прорастал в читалке, выбросил первые жгучие побеги, едва начала листать «Справочник онколога», наливался и креп, пока висела на телефоне, топталась у филармонии, и расцвел ядовитыми цветами в общежитии, где над белой пустыней его кровати висела ее фотокарточка с Пиратом на коленях.

…Такси вырвалось из лабиринта уличных огней в зыбкую темноту пригорода и помчалось, пробивая себе туннель острыми щупальцами фар. Таня приоткрыла окно, и ветер выдул из машины приторный запах «Шипра». Сразу стало легче дышать, но ощущение подкатывающей тошноты не проходило. Она снова закрыла глаза и, тяжело дернувшись всем телом, сглотнула вязкую слюну.

Потом машина остановилась.

— Приехали, — сказал шофер. — Выходи, я развернусь и обожду, чем ты отсюда доберешься…

Таня вылезла из машины и растерянно остановилась: куда идти? Она как-то была у отца, но ничего не помнила, ничего не знала. Подбежала к подъезду, над которым горела лампочка. Дернула дверь — закрыто. Прижалась лицом к стеклу — в глубине вестибюля за столиком с телефоном сидела женщина в белом халате, в руках у нее мелькали длинные спицы.

Таня постучала. Женщина вздрогнула, торопливо сунула вязанье в приоткрытый ящик стола, подошла, щелкнула ключом.

— Чего надо?

— Я к больному. Кедич. Виктор. Его сегодня…

— Поздно, дочка, — прикрыв рот рукой, зевнула женщина. — Больные ко сну отходют, их тревожить не положено. Утречком приезжай.

Она потянула на себя дверь, но Таня вставила в щель ногу.

— Мне на одну минуточку только, тетенька, — жалобно сказала она, — мне только увидеть его.

— Нельзя, милая. Не положено. Убери ножку-то, не ровен час, прижму.

Таня поняла, что женщину не уговорить.

— А профессор Вересов у себя?

— Уехавши профессор. А кабы и нет, тебе какая корысть? Они днем принимают, и другие доктора…

— Я его дочь, понимаете? — Таня достала студенческий билет. — Не верите? Вот смотрите: Вересова Татьяна Николаевна. Честное комсомольское. Пропустите меня, тетенька.

Дежурная взяла ее студенческий, поднесла к самому носу, озадаченно заморгала.

— Вересова… Николаевна… — Открыла дверь пошире. — Чего ж тебе папаша круглосуточный пропуск не выписали? Ходила б на здоровье.

— Да я еще ничего не знаю. Все это так неожиданно… — Она вошла в вестибюль, бросила на барьер гардероба плащ. — Где мне его искать?

— Я ж тебе русским языком говорю: уехавши профессор. Чаек уже небось дома пьет.

— О, господи! — раздраженно воскликнула Таня. — Да мне не отца, больного мне. Кедич Виктор Викторович. В какой он палате?

— А ты не кричи, — обиделась женщина. — Не кричи, а то я в момент тебя отсюдова выставлю. Поскольку я при исполнении… Ишь, барыня нашлась, кричать. Много вас таких. Почем я знаю, где твой Кедич лежит? Я тебе не справочное бюро, а простая дежурная. А справочное — оно с девяти до шести, а сейчас сколько?..

— Тетенька, — заплакала Таня, — помогите мне его найти. Я должна его увидеть, обязательно…

— Как же ты его найдешь? — смягчилась дежурная. — Разве что по отделениям поспрашивать? А кто тут сидеть будет? — В конце длинного коридора она увидела мужчину в белом халате. — Доктор, а доктор! За извинением вас, иди сюда, тут директорская дочка разоряется.

— Какая такая директорская дочка? — услышала Таня знакомый голос и бросилась на шею Заикину.