Обретение надежды

В большой квартире профессора было темно и пусто. Он прошел на кухню, сверкавшую кафелем, как операционная, налил из термоса кипятка, нашел банку с кофе, вернулся в кабинет и засел за диссертацию аспиранта Хлебникова. У пропахшего псиной растрепы была светлая голова, работать он умел. Вересов не заметил, как зачитался. «Препарат № 11. Избирательность действия». Химиотерапия. Кое-кто посмеивается: лечить рак пилюлями, как грипп. Фантастика… Нет, не фантастика. Может быть, завтрашний день онкологии, может, послезавтрашний. Хирургия уже себя исчерпывает. Виртуозная техника, анестезия — все на пределе человеческих возможностей. Высокие энергии? Там еще, конечно, много интересного и перспективного, например, выведенный пучок протонов. Но как все-таки заманчиво: десять таблеток — и человек здоров. «Препарат № 11». Уничтожает раковые клетки быстро, уверенно, надежно. Но если бы только раковые. Если бы только раковые, этому косматому мальчишке можно было при жизни памятник поставить — не степень кандидата медицинских наук… Избирательность действия… Все химиопрепараты пока, к сожалению, уничтожают не только раковые клетки и опухоли. Они ослабляют, подавляют защитные силы организма. Нужна предельная осторожность, чтобы вместе с водой не выплеснуть и ребенка. «Препарат № 11», три года лабораторных испытаний, тысячи животных — и микроскопический шажок вперед. Правда, вперед, и то хорошо. Пока только комбинированные методы. Все должно дополнять друг друга: радиохирургия, химиотерапия, гормональные воздействия, высокие энергии, гипертермия… А когда-нибудь, возможно, появятся пилюли. Десять пилюль в целлофановом пакетике. И все. И исчезнет проблема рака. Химики, биологи, цитологи, генетики, — эх, дожить бы до того времени, когда они скажут: нашли!

Вернулись Ольга Михайловна и Наташка с Пиратом, заглянули, поздоровались, исчезли. Николай Александрович перелистал еще несколько страниц. Сноска. «Эксперименты поставлены при участии Н. Н. Вересовой». Комедия. Это что — новый способ подхалимажа? Да нет, при таких-то результатах зачем ему. И вообще, мне ведь говорили, что она то и дело торчит в лаборатории. Наташка экспериментирует с инбредными мышами и химиопрепаратами. Девчонки в ее возрасте боятся мышей, как огня, а она… «Н. Н.» — смотри ты. А приятно. Может, тоже онкологом станет. Жаль, фамилия не сохранится, ну да бог с ней, с фамилией, дело бы двигалось.

Николаю Александровичу захотелось позвать Наташку, усадить напротив себя в кресло, расспросить об опытах, о школе, о книгах, но он представил ее удивленные глаза: папочка, что с тобой, уж не заболел ли ты? — и не решился. Дела… Выросли дети, свои, родные, а вроде чужих. У каждого своя жизнь, свои заботы. Тебе не мешали, и ты был доволен. Ну, а что бы ты сделал в жизни, если бы занимался еще и семьей? Наука, как и искусство, требует жертв. Как это говорил Гиппократ: ars longa, vita brevis[16]. Чего это меня сегодня развезло? Прячусь от разговора с Таней. Как страус — голову в песок. Бедная девочка. В кои-то веки улыбнулось счастье — и на́ тебе… Хороший паренек, глупость у него от растерянности, ты на его месте был бы не лучше. Рос сиротой, работал грузчиком, занимается на одни пятерки. Отличные получаются из бывших грузчиков врачи, и ученые отличные. Подлая болезнь… Миллионы людей носят родимые пятна и живут до глубокой старости, не обращая на них никакого внимания. Но иногда в них что-то происходит — и человек оказывается на грани катастрофы. Как Виктор. На — или уже — за гранью?

Беззвучно прикрыв за собой дверь, вошла Ольга Михайловна.

— Ужинать будешь?

— Нет, спасибо.

— Не помешаю?

Он отодвинул папку с диссертацией, откинулся в кресле и сцепил на затылке руки. Ольга Михайловна села на тахту.

— Что слышно?

— Назначена комиссия. Председателем Федор. Завтра начнут громить.

— Уверен, что громить?

— Милая моя, когда назначают комиссию одновременно по научной, лечебной, учебной и всякой другой работе… Лаврового венка может ожидать лишь младенец, а я уже вышел из этого возраста. Если бы не золото… Проклятое золото — вот их главный козырь. И — неотразимый. Как булыжником по голове. — Он снял очки, потер глаза. — Где Таня?

— Не знаю. Кажется, она собиралась с Виктором на концерт.

— Я положил его в клинику.

Ольга Михайловна побледнела.

— Что с ним?

Вересов пересел на тахту, втянул голову в плечи.

— Беда. Боюсь, что не придется нам с тобой гулять на Таниной свадьбе.

Он рассказал о заключении Гаевского, о своих подозрениях.

Ольга Михайловна зябко вздрогнула и стянула на груди кофту.

— Что ж теперь будет, Коля? Есть ли хоть какая надежда?

— Надежда… Надежда есть. Помнишь, я рассказывал о девочке. Примерно такое же положение. Вытянули. Четыре операции, год борьбы… Пока с Виктором ясно лишь одно: это очень серьезно.

— Бедная Танечка, — вздохнула Ольга Михайловна, — она его так любит. Где она сейчас, хоть бы с нею ничего не случилось. Чего ты сидишь, Коля?! Нужно что-нибудь делать, нужно искать ее.