Обретение надежды

— У меня все есть, — усмехнулся Виктор. — Секретарша Николая Александровича обеспечила меня зубными щетками, мылом и сигаретами на ближайшую пятилетку, а кормят здесь не хуже, чем в студенческой столовой, даже, наверно, лучше. Принеси что-нибудь почитать, только не очень скучное.

— Ты завтра же выбросишь в мусорку всю гадость, которой она тебя «обеспечила», — решительно сказала Таня. — Я сама с этим как-нибудь справлюсь. — Она привстала на носки и поцеловала его в губы. — Ну, ступай, спокойной ночи, милый мой, дорогой мой…

Заикин молча проводил ее назад.

Дежурная отложила свое вязанье.

— Повидалась? Ну и слава богу. Ничего, дочка, все будет хорошо.

— Спасибо, — сказала Таня. — И тебе, Жора, спасибо, что бы я тут делала без тебя… — Она чмокнула Заикина в щеку. — Будьте здоровы! — И впервые в жизни подумала, какой огромный смысл таится в этих привычных словах.

У подъезда стояло такси.

Шофер открыл дверцу.

— Садись, домой отвезу. — Включил зажигание. — Ну как, в порядке?

— Не знаю, — покачала головой Таня. — Верю…

— Вот это правильно, — одобрительно кивнул шофер. — Верь. И не ори в другой раз, как чумная, я из-за тебя чуть на красный свет не наскочил. Куда везти-то?

Таня назвала адрес, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

3

Вересов не дождался Минаевой. В душе он даже радовался, что она не пришла, — ну о чем стал бы я с нею говорить? Жаловаться, искать утешения? «Утоли мои печали…» Нет, не утолит. Твои печали останутся с тобой, никто их не утолит. Разве что работа. Как всегда, работа, единственное средство, проверенное, опробованное. Но так плохо тебе еще никогда не было. Разве что на минном поле под Вязьмой. Андрей Сухоруков, Андрей Сухоруков, черт бы тебя побрал. И меня подвел, но куда хуже — себя. И онкологию. Если дело дойдет до суда, как на враче и на ученом на нем можно ставить точку. Онкология от этого пострадает, но тут уж ничего не попишешь: неосмотрительность, ставшая преступлением… А судят не за помыслы — за поступки, помыслы-то у него были самые лучшие, но кому это интересно. Ниночке Минаевой?

Да, подумал Вересов, ей это интересно. Что ж, вполне естественно. Ей нужен муж, друг, спутник, а кем ты ей мог стать? Поводырем в науку? Путь короткий, но розами не усыпанный. Андрей предложит другой, может, подлиннее, но зато подостойней. Но ведь и ты не хотел ничего недостойного. Немножко тепла, немножко внимания, немножко… Смешно. Ты никогда не умел довольствоваться немногим. Или — все, или — ничего. Все уходит, и ничего нельзя удержать. А все-таки грустно…

Он вспомнил древнего японского поэта Хитомару:

Опали листья алые у клена,
И с веткой яшмовой гонец передо мной.
Взглянул я на него и снова вспомнил
Те дни, когда я был еще с тобой…

Ну, что ж, придет гонец, будем вспоминать. А теперь — домой. Не хочется. Что сказать Тане? Она ведь сидит, ждет. Почему ты не поговорил с нею по телефону? Струсил. Ох, не знаю. Может, и струсил. В конце концов я ведь тоже не деревянный. Махнуть бы на дачу, побродить по лесной дороге. Скоро луна взойдет, посветлеет. Тени на траву лягут, на болотце испуганно закричат гуси. Береста в печурке вспыхнет, затрещит… хорошо. Ничего не получится. Нужно домой. Поговорить с Таней, к сожалению, никому не поручишь: ни Сухорукову, ни Басову, ни Мельникову.

Он попросил Людмилу вызвать машину, а сам пошел по институту. Он любил эти поздние неторопливые обходы, без назойливой свиты, без необходимости учить, без почтительного шепота за спиной. Он отдал этому институту свои лучшие годы, и все тут было ему дорого, от кондиционеров в операционных до цветов в коридорах. Если тебя отсюда уберут, ты уже не оправишься. Тебе будет плохо даже в самой роскошной клинике: душевная несовместимость. Ты со всем этим сросся, все остальное — чужеродно. Не уходить? Попросить лабораторию, вплотную заняться гипертермией?.. Там ведь пропасть интересного, перспективного, только рукава засучить. А что, это идея. Но как к ней отнесутся в министерстве? И тот, кто придет на твое место.

В кармане запищал аппарат связи. У него был аппарат № 1. Он сам был № 1. Лаборатория гипертермии — это скажем, № 10. Сможешь ли ты стать десятым номером, вот в чем вопрос. Он повернул рычажок: слушаю. «Звонит заместитель министра, на какой телефон переключить?» — сказала Людмила. Он огляделся: куда это я забрел? «Дай на ординаторскую химиотерапии». Вошел, сиял трубку. Его не огорчило, что председателем комиссии был назначен Белозеров, этого следовало ожидать. Огорчило другое: к просьбе пригласить хоть одного-двух квалифицированных онкологов из Москвы или Ленинграда не прислушались: мол, и сами с усами. Провинциальная боязнь за свой авторитет грозила ненужными осложнениями и нервотрепкой. Но он знал, что сейчас говорить об этом бессмысленно, и заверил заместителя министра, что для работы комиссии будут созданы все условия. Положил трубку и уехал домой.