Обретение надежды

На стене тикали ходики: раскрашенная масляными красками жестянка с кукушкой и свинцовыми гирями — и где только Димка раскопал, теперь таких, по-моему, не делают, им лет пятьдесят уже, наверно, этим ходикам, а может, и больше. Стрелки сошлись на цифре десять. Кукушка, кукушка, сколько мне жить? Дверца над циферблатом с треском раскрылась, кукушка вынырнула и закуковала жестким металлическим голосом. Наверно, что-то в ней разладилось, потому что она прокуковала восемь раз, замолчала, словно сбилась со счета, затем прокуковала еще четыре раза и смущенно спряталась в своем гнезде. Подобие. Нелепое механическое подобие. Настоящие кукушки уже давно улетели в теплые края. Жди весны, надейся: прилетят. Выйдешь на прогретую солнцем лесную опушку, станешь, прислушаешься, и ударит в сердце тоскующее: ку-ку, ку-ку… Вот тогда и посчитаешь, если будет охота.

Телефон зазвонил. Наконец-то.

— Где ты бродишь, гулена? — сказал Дмитрий. — Я уже целый час не могу до тебя дозвониться. Сплавила мужа, а сама ударилась в блуд?

— Да ну тебя, Дима, с твоими шутками, — ответила она, радуясь, что слышит его голос, что этот голос, как всегда, звучит громко и насмешливо. — Я уже была на площадке, когда ты позвонил, но у нас такая темень, ты же знаешь, пока я нащупала замочную скважину…

— Надо б лампочку повесить, денег все не соберут.

— Вот именно, — засмеялась она. — Завтра же куплю лампочку. Я весь вечер пробыла у Горбачевых, они передают тебе большой привет. Собирались навестить, но я отговорила, у тебя и так бывает много народу, надо, чтобы ты побольше отдыхал.

— Молодец, — ответил Дмитрий, — умница. Я меньше всего сейчас хотел бы видеть Горбачевых, особенно эту очаровательную обезьянку.

— Дима, ты к ней несправедлив, — сказала Светлана. — Это очень легко — кидать в человека камни, не надо этого делать, Дима, прошу тебя.

— Хорошо, хорошо, не буду, — проворчал он. — Просто я знаю кое-что, чего ты не знаешь, и мне ужасно обидно за этого мужика. Он мировой мужик, я поражаюсь, как ты его сразу разглядела, удивительные у тебя глаза, Светка, а я его знал столько лет, но ни разу не попытался заглянуть поглубже. Он мировой мужик, а она обыкновенная б…

— Дима, она очень несчастная женщина, и я не хочу, чтобы ты так о ней говорил, — перебила его Светлана. — Не надо, иначе потом ты будешь винить себя, что не заглянул поглубже не только в Горбачева, но и в нее. Расскажи лучше о себе, я не видела тебя уже целую вечность.

— Ты уехала от меня ровно в пять, с каких это пор пять часов стали вечностью?

— С тех самых, как я тебя, дурачка, полюбила.

Он закашлялся и кашлял добрую минуту, отвернувшись и старательно зажав ладонью трубку, но она все равно слышала, как он кашляет, и видела, как у него на лбу вздуваются жилы и по длинной шее ходуном ходит острый кадык.

— Светик, — заорал Дмитрий, — извини, я тут на минутку отвлекся, заходил Яшка Басов, он тебе кланяется. Знаешь, сегодня мы с ним придумали замечательную штуку. Как только я отсюда выберусь, мы захватим Андрея и уедем в лес и целый вечер просидим у костра. Возьмем сала, картошки… как когда-то, в сорок третьем, и раньше… Нет, нет, даже не просись, никаких баб, вы только все испортите. Впрочем, я с ними проконсультируюсь, если ты уж очень попросишься…

— Да не буду я проситься, не буду, — сглотнув подступившие слезы, сказала она. — Я ведь понимаю, что бабы все только испортят. Разумеется, вы поедете, а потом ты мне все расскажешь. Чем ты вечером занимался?

— О, сегодня вечером мы с Липенем взяли реванш за все унизительные поражения прошлого. Жихарев с Витькой пять раз без передышки лазили у нас под стол, и они бы не выбрались оттуда до самого ужина, если бы Кедич не побежал к своей девочке. Ты знаешь, такая романтическая история…

— Знаю, я видела Танечку в институте, она мне обо всем рассказала. Я помню ее маленькой, подумать только, ей было годика четыре, а теперь она уже невеста. Вы там не обижайте ее, мужики…

— Смеешься, — сказал Дмитрий. — Пусть кто-нибудь попробует ее обидеть, голову открутим. Мы уже хотели за нее шваброй пошерудить, но она не дает, ужасно принципиальная девица. А этот Витька… Он пластом лежал, пока она не появилась, у него такие глаза были… я тебе даже не могу рассказать. Как ржище поздней осенью: пустое, голое, колючее. Она ему будто душу перевернула, честное слово. Уму непостижимо, что ваша сестра с нашим братом вытворяет!

— Не завидуй, Димка, — сказала Светлана. — Я люблю тебя не меньше, чем Таня своего мальчика, а может, и больше. У нее есть молодость, а у меня ничего нет, кроме тебя. Помни об этом, Димочка, прошу тебя.

— Помню, — выдавил он из себя, — помню… А сейчас дай мне послушать кукушку и разбежимся, а то на меня опять Таиса Сергеевна ворчать будет.

Она взяла аппарат, подставила стул и перевела стрелки. Дверца с треском открылась, кукушка выскочила, дернулась, заскрежетала и замерла. Светлана подтянула гирю, покрутила стрелки — кукушка не шелохнулась.