Обретение надежды

— Обожди минуточку, я боюсь переводить стрелки, чтобы не испортить, — сказала она. — Сейчас без пяти одиннадцать, расскажи мне пока что-нибудь, а затем я дам тебе послушать.

Она прижала трубку к уху плечом, достала пластинку, на которую были записаны голоса птиц и, поглядывая на ручные часы, включила проигрыватель. Где кукушка? Вот она, самая первая. Хоть бы не было никакой музыки, я совсем не помню, как это записано: только голоса или еще музыкальное сопровождение?!

Зажав микрофон рукой, Светлана поставила пластинку. Игла зашипела на диске и послышалось чистое и прозрачное: ку-ку, — словно камешек в родник обронила. Она поднесла трубку к динамику: «Слушай!» — и в нее забился равномерный, жестковатый кукушкин голос. На счете одиннадцать Светлана выключила проигрыватель и снова зажала микрофон рукой.

— Ты доволен?

— Очень. Будто в лесу побывал. Я даже не предполагал, что по телефону это так здорово прозвучит. Какие мастера когда-то были, какие мастера… Часы отстают на две минуты, переведи стрелку.

— Ничего я не буду переводить, вернешься, сам все сделаешь. Спокойной ночи, Дима, уже поздно.

— Спокойной ночи, родная. Спасибо.

Дмитрий положил трубку, а Светлана бессильно опустилась на пол возле проигрывателя и с ненавистью посмотрела на старые онемевшие ходики.

Она сидела и думала, что теперь пластинку с голосами птиц нужно беречь, как зеницу ока: поди знай, возьмут ли старенькие ходики в ремонт, завтра же отнесу, но могут и не взять, — а вдруг Димке снова и снова захочется слушать кукушку. У него был веселый голос, только о Рите он говорил с ненавистью, ни о ком и никогда он еще не говорил с такой ненавистью и презрением, как о ней. Он ведь давно знал, что у нее есть любовник, сам мне когда-то сказал, но тогда это оставило его равнодушным. Что-то изменилось после того, как он встретился с Горбачевым в кафе, что он узнал, чего не знаю я? Ну да, это было в пятницу, они встретились в кафе, в парке Челюскинцев, и вместе выпили, — неужели Горбачев рассказал ему о своей болезни, неужели он сам знает правду? Рита твердит, что он знает правду, что он все время притворялся, чтобы обмануть ее, а после того проклятого понедельника ему стало все труднее притворяться, и он начал пить, и спьяну вполне мог проговориться Димке: попробуй-ка поносить в себе такой камень. Он проговорился Димке о своей болезни и, может, о том, как уходила и как возвращалась Рита, — вот почему Димка ненавидит ее, но, боже мой, неужели мало того, что она ненавидит и презирает самое себя… Она ведь сломалась, Рита, она как эта онемевшая, жесткая кукушка, ест себя поедом, одни только глаза… И Горбачев сломался, он не верит в ее возвращение, а главное, не верит, что все это уже имеет какой-то смысл. Если он знает, что жить ему осталось всего ничего, тогда ее уход был для него катастрофой, из которой не выкарабкаться. Его понесло по течению, и ее понесло по течению, и оба уже ничего не могут изменить. Тот понедельник ничем не вычеркнешь, только время, а времени не осталось, и он торопит конец, потому что все потеряло смысл.

Нет, сказала она, только бы Димка выкарабкался оттуда, больной или здоровый, — я буду с ним до конца. До самого конца, до самого последнего мгновения я буду частью его, и если он даже захочет меня оторвать, он не сумеет этого сделать.

4

— К сожалению, они не ошиблись, — сказал Заикин, раскладывая на столе листки с результатами исследований. — У него действительно рак верхней доли правого легкого. Вот заключение Мельникова, мы взяли биопсию. Опухоль небольшая, думаю, что возможна радикальная операция после облучения. Левое и оставшаяся часть правого легкого полностью обеспечат жизнедеятельность организма. Терапевт тоже считает, что операцию он перенесет вполне удовлетворительно.

— Что скажет хозяйка «царства теней»? — Сухоруков повернулся к главному рентгенологу Максимовой.

Эмилия Борисовна включила негатоскоп и развесила снимки.

— Опухоль в области второго сегмента, маленькая, в бронхи не проросла. Разумеется, это не может не внушать оптимизма. Но вы мне скажите, мальчики, что означает эта тень в височной кости?

Она обвела указкой пятнышко на снимке и поджала полные губы.

Сухоруков, Басов, Заикин молча переглянулись. Они знали, что это означает. Смертный приговор. Журналист Агеев, Дмитрий Кузьмич, тридцати семи лет, приговаривался этим пятнышком к смерти без права обжалования и без надежды на помилование.

Эмилия Борисовна отошла от негатоскопа, села к столу, зло тряхнула рыжими кудряшками.