Молодая зелень на Крещатике, медь оркестра в саду «Шато де Флер», праздная публика и блюстители порядка. Мчат лихие рысаки, звонко цокают по мостовой железные подковы. Первым электричеством сияет Крещатик. Фонари ярко освещают выложенную кругляшами Думскую площадь, подъезд к городской думе.
Затихла горластая биржа извозчиков, ожил ресторан «Древняя Русь», не закрываются зеркальные двери. Бородатый швейцар в золоте галунов низкими поклонами приветствует именитых гостей.
У театра людно, подъезжают и укатывают кареты и фаэтоны, коляски и невесть как уцелевшие старомодные рыдваны, высаживают разодетых господ. Запах французских духов висит в воздухе. Паны не идут, они плывут степенно, предвкушая приятное театральное развлечение.
А неподалеку от театра гордость городской думы электрическая станция. Пыхтят машины, вертится маховое колесо, гонит динамо. Свет машинного зала льется через окна на улицу. Невидимый ток бежит по проводам; поражая киевлян, зажигает стеклянные пузыри на столбах по Крещатику.
А в стороне от центра мрак и глухомань. Редкие, тусклые керосиновые фонари, блеск воды в лужах, грязь в колдобинах. Неуютен ночной окраинный Киев.
Не раз и не два, несколько вечеров кряду ходил Тачисский к электростанции, но удобного случая увидаться с Мельниковым так и не подвернулось. Спрашивал у рабочих, отвечали: бывает, наведайся как-нибудь днем.
Но днем из конторы ему не отлучиться.
Летит время, и Павел Варфоломеевич решает — без помощи Саши ему никак не обойтись, она одна сможет побывать днем на электростанции и попытаться встретиться с Ювеналием.
С утра машины замолкали и на электростанции наступала тишина. Выждав, когда парень в замасленной блузе выскочил во двор, Александра окликнула его:
— Добрый день, пан. Не приходил ли сегодня сюда Ювеналий Мельников?
Мастеровой с кудрявой шевелюрой с любопытством глянул на нарядную барышню и, вытирая паклей руки, спросил:
— Зачем вам Ювко, чем я хуже? Саша пожала плечами:
— Погляжу на него, тогда и решать буду, может, вы и правду говорите.
— Чем он вас покорил? — парень кинул паклю на землю. — Не успел жену схоронить, как экая краля с неба свалилась…
Побежал в машинное отделение, и вскорости оттуда донесся его голос:
— Ювко, там молодичка дожидается! Видать, ты в сорочке родился.
Из машинного зала вышел мужчина в сером пиджаке, направился к ней. Мельников, догадалась Саша.
Нелегкая жизнь посеребрила голову этого худощавого, средних лет человека. Идет, чуть сутулясь, шаги тяжелые.
— Вы ко мне? — спросил он глухо и пригладил усы. Добрые, опечаленные глаза смотрели на Александру.
— Ювеналий Мельников? Простите, не ведаю отечества.
— Он самый. Батюшку Дмитрием звали.
— Я к вам от моего мужа. Очень мы просим вас, выберите свободный часок, навестите, будем рады.
Мельников насторожился:
— Кто ваш муж?
— Вы его не знаете. Мы приезжие. Устроился конторским служащим в Киевском округе путей сообщения.
— Его фамилия?
— Точисский Павел Варфоломеевич.
— Точисский? — Мельников поднял брови, лицо посветлело. — Знакомая фамилия. Вы сказали — Точисский? — еще раз переспросил он. — Давно в Киеве?
— Месяц как из Екатеринослава. А до ссылки муж жил в столице.
— Передайте, я обязательно приду. Сегодня. Назовите адрес…
Александра зашла на Бессарабский рынок, выбрала мяса получше, купила первой зелени. Хотелось угостить Мельникова, он с такой охотой принял приглашение побывать у них. Ювеналий сказал, что фамилия Павла ему знакома. Интересно!
Александру судьба свела с Точисским на сходке в Екатеринославе. Социал-демократы проводили ее на днепровской круче, далеко за городом, где вербы росли целой рощей.
Саша пришла вместе с несколькими товарищами с Брянского завода. Принарядились по-праздничному. Собралось в роще человек пятьдесят. Пробирались тайно, опасаясь шпиков. Погода преподнесла участникам сходки подарок — чистое небо и теплое утреннее солнце.
Рабочие приходили группами, рассаживались на поляне, весело переговаривались. Александра обратила внимание на крупную женщину с пышной копной волос. Позже Саша узнает — это была Софья Заславская.
Какой-то заводской парень подал Заславской палку, и она, прикрепив к ней кумачовое полотнище, подняла над головой флаг.
— Товарищи! — сказала Заславская. — Красное знамя — символ борьбы народа за свою свободу. Оно реяло над баррикадами парижских коммунаров! Его поднимали рабочие в Петербурге!
Едва она замолкла, как заговорил рабочий. Прежде Александра его не замечала. Было ему лет около тридцати, небольшая бородка, очки в металлической оправе. Рабочий поразил Александру речью, была она ясной и четкой. Он рассказывал о международной пролетарской организации — Интернационале.
— Интернационал объединяет рабочих всего мира, Они совершат революцию, и будет она социалистической. Будущее — за рабочим классом!..
Рабочему хлопали. Были еще речи, но Александре они понравились меньше.
А после сходки растекались небольшими партиями, и Саше довелось идти вместе с приглянувшимся оратором. Познакомились. Его звали Павлом Точисским, и оказался он ссыльным социал-демократом…