Любой человек, чья работа связана с мыслительным процессом, знает, что на какую-то часть дня ему нужно погрузиться в тишину и молчание. Но в той неразберихе, которую мы зовем цивилизацией (чем, безусловно, ей льстим), граждане занимаются весьма рискованным делом: они управляют делами в наихудших возможных условиях. Смутное осознание этой истины вдохновляет людей на фабриках и в целом в разных учреждениях создавать движения, чтобы рабочий день стал короче, а отпуска длиннее, чтобы в помещениях был хороший свет и воздух, чтобы на работе был порядок, в домах солнечный свет, а в жизни человека – достоинство. Это лишь начало пути, если мы хотим улучшить интеллектуальное качество нашей жизни. Пока работа в большинстве своем – рутина, бесконечная, а для самого рабочего еще и бесцельная, что-то вроде автоматической, неосознанной деятельности, словно одна группа мышц монотонно выполняет что-то по заданному образцу, вся жизнь этого рабочего будет проживаться автоматически, неосознанно, и если какое-то событие не сопроводят громы и молнии, он не заметит его в череде других. Пока он днем и даже ночью физически находится в плену окружающей толпы, его внимание будет нестабильным и расслабленным. Он не будет собранным, не сможет четко соображать, когда страдает от возни и сутолоки даже в своем доме, где нужно открыть окна и выгнать дух маеты и мытарства, визжащих детей, хриплых заявлений, неперевариваемой пищи и спертого воздуха.
Временами мы, конечно, бываем в зданиях, где все сдержано и просторно. Мы ходим в театр, где благодаря современной сценографии отсутствуют отвлекающие факторы, едем к морю или в какое-то тихое местечко и вспоминаем, сколь суматошна, непредсказуема, избыточна и криклива обычная городская жизнь нашего времени. Мы учимся понимать, почему наши затуманенные рассудки обрабатывают точно и ясно лишь крохи информации, почему их так захватывают, кружась в какой-то тарантелле, заголовки и ключевые слова, почему так часто наше сознание при видимой разнице не в состоянии что-то различить.
Внешний разлад еще больше усложняется внутренним. Согласно экспериментальным данным, скорость, точность и интеллектуальное качество ассоциации сбивается так называемыми эмоциональными конфликтами. Из сотни слов-стимулов, как нейтральных, так и эмоционально значимых, реакцию, измеряющуюся за пятую долю секунды, дают от 5 до 32 слов; порой реакция и вовсе отсутствует[42]. Очевидно, что на наше общественное мнение периодически влияют разного рода комплексы: амбиции и экономические интересы, личная неприязнь, расовые предрассудки, классовые чувства и прочее. Они искажают то, как мы читаем, думаем, говорим и ведем себя, причем весьма разнообразными способами.
И, наконец, вспомним, что поскольку общественное мнение нужно сформировать не только в среде обычных членов общества, а для политических выборов, для пропаганды и для вовлечения сторонников важны цифры, качество внимания еще больше снижается. Количество безграмотных, недалеких, невротизированных, питающихся впроголодь и не верящих в свои силы индивидуумов весьма значительно. Есть основания полагать, что оно намного больше, чем мы обычно считаем. Представим, что какой-нибудь популярный призыв распространяется среди людей, которые по уровню умственного развития сравнимы с детьми или дикарями, людей, чья жизнь – сплошная трясина неурядиц, людей, чьи жизненные силы на исходе, людей-затворников, людей, чей опыт не дает им понять ни слова из обсуждаемой проблемы. В результате поток общественного мнения затягивается в воронки непонимания, и там под воздействием предрассудков и искусственных аналогий искажается, меняя свой первоначальный эффект.
Если призыв обращен к широкой аудитории, то нужно учитывать качество ассоциации, поскольку он должен задевать чувствительные струны, понятные всем. Призыв на нестандартную аудиторию направлен на нетипичные струны. Но один и тот же человек может по-разному реагировать на разные стимулы или на одни и те же стимулы, просто полученные в разное время. Восприимчивость человека похожа на горную страну. Есть отдельные вершины, есть обширные, но отстоящие друг от друга плато, есть глубинные пласты, общие почти для всего человечества. Соответственно, люди, чья восприимчивость достигает разреженной атмосферы вершин, где витает понимание ювелирной грани между Фреге и Пеано[43] или между ранним и поздним периодами творчества Сасетты[44], могут быть в другой ситуации преданными республиканцами, поэтому, когда они голодны и боятся, их не отличить от любого другого голодного и напуганного человека. Неудивительно, что журналы с большими тиражами предпочитают печатать лицо красивой девушки, лицо достаточно симпатичное, чтобы оно привлекало, и достаточно невинное, чтобы оно всех устраивало. Ведь вопрос, будет ли потенциальный круг читателей широким или нет, определяется на «психическом уровне», где и работает этот стимул.