Общественное мнение

Бернсон говорит, что мы испытываем неудовольствие, когда художник «отображает предметы не так, как видим их мы», и рассказывает о трудности восприятия искусства Средневековья, поскольку с тех пор «наше видение формы изменилось тысячу раз»[52]. Далее он на примере человеческой фигуры демонстрирует, как нас научили видеть то, что мы видим. «Созданный Донателло и Мазаччо и санкционированный гуманистами новый канон человеческой фигуры и черт лица… представил правящим классам того времени тип человека, который мог одержать победу в сражении человеческих сил… Разве был кто-то в силах пробиться сквозь это новое стандартное представление и из окружающего художника хаоса выбрать формы, отражающие реальность убедительнее, чем то, что уже было начертано гениями? Нет. Люди волей-неволей вынуждены были смотреть на вещи именно так, а не иначе, видеть только запечатленные формы, любить только данные им идеалы…»[53].

Если нельзя полностью понять поступки людей, пока не узнаешь, что, по их мнению, знают они, то справедливости ради нужно оценить не только информацию, которой они располагали, но и умы, через которые они эту информацию фильтровали. Ведь все эти общепринятые образцы, сложившиеся модели, стандартные варианты просто-напросто перехватывают информацию на пути к сознанию. Например, американизация, по крайней мере внешне, – это замена европейских стереотипов американскими. Поэтому крестьянин, который мог бы видеть в своем хозяине – господина, а в работодателе – феодала, вследствие американизации начинает воспринимать и хозяина, и работодателя согласно американским стандартам. Это изменяет мышление, а впоследствии, если семена дают всходы, изменяет и общее восприятие. Теперь глаза видят иначе. Одна почтенная дама как-то призналась: стереотипы столь значимы, что когда ее собственные стереотипы не срабатывают, она не может принять, что человек человеку – брат, а над всеми царство божие: «Удивительно, как на нас влияет одежда. Она создает атмосферу и психологическую, и социальную. Разве можно ожидать американизма от человека, который настаивает, что одеваться нужно у лондонского портного? Даже пища влияет на формирование духа. Какое американское сознание может вырасти в атмосфере квашеной капусты и лимбургского сыра? А какого американизма стоит ожидать от человека, от которого разит чесноком?»[54]

Эта дама вполне могла оказаться завсегдатаем таких театрализованных представлений, как, например, «Плавильный котел». На одном из них – он состоялся в День независимости в городке, где жили и работали иностранцы, – как-то раз побывал мой друг. В центре бейсбольного поля на второй базе водрузили гигантский котел из дерева и ткани; с двух сторон к краям котла вели ступеньки. Публика расселась, заиграл оркестр, и на поле вышла процессия, которая состояла из людей разных национальностей, работающих на фабриках города. Люди были одеты в национальные костюмы, они пели народные песни, танцевали народные танцы и несли флаги стран со всей Европы. Церемониймейстером был директор начальной школы в костюме дяди Сэма. Он и провел всю процессию к котлу. Люди поднялись по ступенькам, потом спустились внутрь котла, а он ждал их с другой стороны. Рабочие показались уже в котелках, в пальто, брюках и жилетах, с накрахмаленными воротничками и галстуками в горошек, и все распевали «Знамя, усыпанное звездами», гимн США.

Организаторам этого театрализованного представления и, вероятно, большинству участников казалось, что им удалось выразить, сколь трудно устанавливать дружеское общение между народами, которые до этого жили в Америке, и новыми ее жителями. Но их человечности помешала противоречивость стереотипов. Такой эффект прекрасно известен людям, которые меняют имя. Они хотят изменить самих себя, а вместе с тем и отношение к себе других.