Общественное мнение

Чем менее тренирован ум, тем легче он приходит к мысли, что две вещи, которые одновременно привлекают его внимание, находятся в причинно-следственных связях. Мы уже подробно останавливались на том, как что-то привлекает наше внимание. Мы увидели, что на пути получения информации есть преграды, а источники информации ненадежны. Мы осознали, что наши представления серьезно контролируются нашими стереотипами, и что доступные нашему разуму сведения попадают под действие разных иллюзий: престижа, морали, пространства, времени и выборки. А теперь нужно подчеркнуть, что, помимо всего этого, формирование общественного мнения усложняется еще больше, поскольку в череде событий, на которые мы смотрим сквозь призму стереотипов, мы охотно принимаем последовательность или параллелизм за причинно-следственную связь. Чаще всего это происходит, когда две появившиеся одновременно идеи пробуждают одно и то же чувство. Если идеи встречаются, то, скорее всего, вызывают одно и то же чувство. Но они могут и не встретиться. Тогда связанное с одной из идей сильное чувство, скорее всего, проберется в каждый уголочек памяти и извлечет оттуда хоть что-то примерно похожее. Оттого все, что доставляет боль, стремится в одну причинно-следственную систему, а все приятное – в другую.

«11 дня, 11 месяца (1675). В этот день я слышу, что Бог пустил стрелу в самое сердце города. Оспа появилась, как обычно, под знаком Лебедя, имя владельца таверны – Виндзор. Больна его дочь. Примечательно, что болезнь зарождается в пивной, что свидетельствует о недовольстве Бога грехом пьянства и преумножением пивных![96]»

Руководствуясь этими размышлениями Инкриз Мэзер[97], в 1919 году выдающийся профессор механики небесных тел обсуждает теорию Эйнштейна:

«Вполне возможно, что… восстания большевиков на самом деле являются видимым проявлением какого-то первопричинного, глубокого душевного потрясения, носящего всемирный характер… Этот же беспокойный дух проник и в науку»[98].

Испытывая яростную ненависть к одной вещи, мы охотно проводим ассоциацию на основе причинно-следственной связи с большим количеством других вещей, которые мы тоже ненавидим или которых боимся. Связь может быть не так очевидна, например, оспа и пивные, или теория относительности и большевизм, но эти вещи объединяет одна и та же эмоция. Для суеверного сознания, как у профессора механики небесных тел, эмоция – это поток расплавленной лавы, который заливает все, к чему прикасается. Связать друг с другом можно что угодно, лишь бы совпадали ощущения. Но когда сознание находится в таком состоянии, нет никакой возможности понять, сколь эта связь нелепа. Давние страхи, усиленные более поздними, скручиваются в огромный клубок, где все, что наводит ужас, является причиной чего-то еще, что также наводит ужас.

Как правило, все это завершается созданием замкнутой системы зла и еще одной системы, которая включает лишь добро. Так проявляется наша любовь к абсолюту. Ведь мы не любим уточняющих наречий[99]. Они загромождают предложения, препятствуют затягивающему нас чувству. Мы предпочитаем не большее, а самое большое, не меньшее, а самое малое. Нам не нравятся слова: наверное, если, или, но, относительно, не совсем, временно, отчасти. Хотя почти каждое мнение о делах общества должно быть развенчано примерно таким словом. Когда такой преграды нет, все вокруг должно стремиться к абсолюту, на все сто процентов, везде и всегда.

Недостаточно сказать, что мы на более верной стороне, чем наш враг, что если победим мы, это пойдет на пользу демократии больше, чем если выиграет он. Нужно настаивать на том, что наша победа навсегда положит конец войнам, и во всем мире восторжествует демократия. А когда война окончена, относительность результата меркнет, наш дух охватывает понимание абсолютности существующего зла, и мы чувствуем, что беспомощны, поскольку поддались ему. Наш эмоциональный маятник раскачивается между всемогуществом и бессилием. Теряются реальное пространство, реальное время, реальные числа, реальные связи, реальный вес. Усекаются перспектива, предыстория и масштаб действия – они застывают в стереотипе.

Часть 4 Интересы

11. Привлечение интереса