Рассматривая достижения и проблематику наследия Уно Кодзо в главе 4, мы пришли к выводу, что «марксизму нужна была не лучшая наука, а лучшая этика». В этой главе мы хотим развить тему и изучить попытки японских марксистов, включая их наследников и критиков, выработать жизнеспособную этику для послевоенной Японии, которая составляла их «зону ответственности». Аргумент, по сути, заключается в том, что среди понятий, вокруг которых они стремились построить такую этику, особое значение имело «гражданское общество». Но догадаться об этом было нелегко: «гражданское общество» как понятие мало присутствовало в широких течениях общественной мысли Японии эпохи модерна, в то время как ортодоксальные марксисты, более восприимчивые к европейским концепциям гражданского общества, относились к этому понятию с презрением. Но тем не менее оно оказалось своего рода мостом, который объединил мыслителей, разделявших стремление к радикальным, но не принудительным социальным преобразованиям.
После «предыстории», кульминацией которой стали попытки обществоведов способствовать «рационализации» того, что они рассматривали как атавистические элементы военной Японии, в первые послевоенные годы началось открытое обсуждение и пропаганда гражданского общества как такового. Концептуально гражданское общество было результатом попытки интеллектуалов критически взглянуть на императорскую систему и ее провал в рамках марксизма. По причинам, рассмотренным здесь, эти дискуссии набрали критическую массу только в 1960-е, оставив после себя значительное послевкусие. Кажущиеся неизлечимыми болезни, которыми отмечен период после холодной войны, в свою очередь, побуждают к переосмыслению этого более раннего эпизода. Но прежде чем говорить о наследии этого «расцвета» тем, кто сейчас наблюдает очевидный распад послевоенного порядка в Японии, мы должны рассказать о самом расцвете.
Предыстория: обещание и проблема
В известном словаре «Кодзиэн» гражданское общество (
Ответ можно начать так: «Революция или Реставрация» 1868 года оказалась бы бессмысленной, если бы не создала политическую и правовую основу, формальные предпосылки для гражданского общества. Затем можно вспомнить ранний дискурс эпохи Мэйдзи о естественных правах, протестную общественную критику и деятельность, в особенности попытки Фукудзавы Юкити искоренить из сознания своих соотечественников-японцев «феодальные» привычки обращаться к власти или государству с целью получения морального одобрения. Все это течения и кампании, в которых главную роль играли бывшие самураи, многие из которых были политическими «неудачниками», чьи ценности и средства к существованию будто оказались на свалке истории вместе с режимом Токугавы. Фукудзава утверждал, что он и его коллеги – «знатоки западной учености» – могли бы стать японским «средним классом», пусть и виртуальным, поскольку общественные предпосылки для его создания все еще отсутствовали. Дело в том, что для Фукудзавы, и не только, средний класс был творцом истории в современном мире. Далее можно указать на спенсерианские аргументы Токутоми Сохо, который, по сути, предположил, что средний класс действительно был творцом истории, но что версия Фукудзавы принадлежала «реформаторам Тэмпо» – самурайским реформаторам за поколение до Мэйдзи. Самурайские ценности, считал Токутоми, ничего не дают; бывшие воины не могли претендовать на роль творцов истории. Японские «простолюдины»,