Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

Среди светил этого мира, пожалуй, никто не сиял ярче, чем Маруяма Масао. Близкий друг Утиды, Маруяма также был политическим мыслителем в том смысле, в каком Утида им не был; по-видимому, это отличие играло свою роль. Характерно, что Маруяма, за исключением нескольких примеров в своих ранних работах и поздних заметках, по-видимому, намеренно избегал термина «гражданское общество», но не потому, что они с Утидой не разделяли схожих опасений. Стоит только вспомнить его роль в протестах 1960 года, его длительный интерес к работам Фукудзавы, его тщательное исследование того, что он считал моральной патологией «ультранационалистического» государства, присвоившего себе право определять ценности своих граждан, заявление 1946 года о том, что «именно “мелкобуржуазный характер” сформировал ядро всего самого ценного в духовном наследии Запада», или другое, сделанное им два десятилетия спустя, что он «никогда не спустит флаг либерализма» [Маруяма 1966г; Маруяма 1966б: 222; Маруяма и др. 1983б: 142–143]. Почему бы тогда не говорить о Японии, которую Маруяма представлял как страну, в которой гражданское общество «повзрослело» и оказалось способным поддержать «перманентную революцию» демократии? Одной из причин, по-видимому, является ощущение Маруямы, что на Западе XX века гражданское общество стало «массовым обществом», способным породить фашизм (аргумент, который наводит на мысль о собственной приверженности Маруямы марксизму). Даже США видели маккартизм – «фашизм во имя демократии». Учитывая эти исторические – и современные – реалии, «гражданское общество» слишком сильно напоминало идеализированный Запад (и ему не хватало общественной и национальной специфики), чтобы занять достойное место в его политическом вокабуляре. По мнению Маруямы, гражданское общество не могло быть ответом массовому обществу, включая его послевоенный японский аналог. Путь к преодолению противоречий массового общества – социальной атомизации, гипер- или тотальной политизации – лежал скорее в осознанном сочетании «радикальной демократии с радикальным духовным аристократизмом». Именно это позволило политически сознательному Томасу Манну в глубине души восстать против Германии, породившей нацизм234.

Безусловно, Маруяма не переставал утверждать, что современное, демократическое и открытое общество является его важнейшим идеалом. Но, в конце концов, его больше всего интересовал «дух», или «внутреннее чутье», когда он говорил о «чувстве “Другого”» (тася канкаку) как о необходимом для общества, которое Утида, со своим идеалистическим взглядом на очищенные рыночные отношения, назвал бы «гражданским». Однако, как заметили Исида Такэси и Кан Сан Юн, чувство «Другого» Маруямы было скомпрометировано стремлением раскрыть «глубокие субстраты» – с этическими, историческими и политическими измерениями – единого национального сознания. Как если бы Маруяма, отвергая гражданское общество из-за экономической однородности его составляющих, предложил именно такую политическую однородность для Японии. Но, как продолжает Исида, – и что иногда забывается – последней крупной работой Маруямы было глубокое, даже любовное толкование книги Фукудзавы «Буммэйрон но гайряку» («Очерк теории цивилизации», 1875). В свою очередь, Хираиси Наоаки предположил, что Маруяма также впитал через Фукудзаву позитивное представление о гражданском обществе, восходящее к французскому конституционному монархисту и историку Гизо (1787–1874). Здесь, утверждает Хираиси, и находился сдерживающий фактор (очевидно) более сильного течения гегельянства, в котором крайне нуждался Маруяма [Исида, Кан 1997: в частности, 11–37, 68–76, 98]235. Если какая-либо фигура и заслуживает того, чтобы ее называли источником и истоком мысли гражданского общества в Японии, то это, несомненно, Фукудзава, чья мысль столь эффективно соединила категории экономического и политического. Таким образом, даже в случае с Маруямой дилемма гражданского общества остается прежней: жить в современном мире так, чтобы быть и отличными от Других, и в то же время теми, кто мы есть на самом деле.

Глава 7 Представление демократии в послевоенной Японии Маруяма Масао как политический мыслитель 236