Общественные науки в Японии Новейшего времени. Марксистская и модернистская традиции

В наше время Япония прошла путь от полуфеодальной к сверхмодерной с помощью войн, восстановления и экономического роста, но без полной реализации гражданского общества. Увидел бы Утида в упадке послевоенной «системы» шанс для фундаментального пересмотра гражданского общества Японии? Или он подумал бы, что во имя глобальной нормализации гражданское общество снова приносится в жертву богам капитала? С одной стороны, в то время как жесткая конкуренция снижала прибыль, технологические инновации создавали новые возможности для реализации за счет сокращения «общественно необходимого рабочего времени». В этой ситуации у некоторых работников может оказаться меньший объем работы (или некоторый объем от коллективной работы), но увеличится «временная автономия» и шанс на более активное участие в общественной жизни, поскольку коллективный нарциссизм предприятия уступит место более зрелой и разнообразной перспективе. С другой стороны, в обществе, которое склонно приравнивать статус «человека» (нингэн) к принадлежности к предприятию, рост безработицы, несомненно, приведет к повсеместной аномии или еще хуже, так как те, кто сохранят свою идентичность корпоративных служащих, могут стать объектами, которых будут еще чаще привлекать к неоплачиваемому труду [Хирата 1994: 41–43; Ямада 1994: 66, 70–73]. Что касается гражданского общества, сказал бы Утида, капитализм не обещает ничего из того, что он не смог бы отнять.

Гражданское общество как активная категория в японской общественной мысли возникает в послевоенное время; только тогда оно обрело аналитическую и моральную силу, необходимую ему для того, чтобы стать более значимым, чем просто переводное понятие. И все же этот новый дискурсивный статус не означал новой гегемонии. Эта честь, если таковая была, досталась «предпринимательскому сообществу». Как писал Такасима Дзэнъя в 1950 году, общественные науки должны быть не просто «науками о гражданском обществе»; они также должны критиковать его. Но это потому, что само гражданское общество в Японии, как и везде, имеет двойственный характер. Оно должно быть таким; оно утверждается и ценится в той мере, в какой оно самокритично. Как утверждал Хирата, как только завершился исторический процесс, в ходе которого гражданское общество было «сегментировано» (бунсэцу сарэта) и отделено от государства, тому же самому гражданскому обществу было суждено выступать в качестве противовеса государству. Однако задача современного анализа заключается в том, чтобы уловить многочисленные и сложные способы, с помощью которых оба явления соединяются, особенно через экономические институты. В последней работе Хирата отметил, что в Японии государство – в форме предпринимательского государства, – несмотря на «размывание» его сущности капиталистической экономикой начиная с 1960-х годов, «сохраняет полную силу» [Такасима 1950; Хирата 1994: 21–22]. Является ли категория гражданского общества эмпирически полезной, аналитически острой и достаточно этичной, чтобы ее можно было применить к современной Японии? Утида и Хирата считали, что да.

Маруяма Масао и гражданское общество: постскриптум

Несмотря на критику марксизма в Японии и других странах, Утида и Хирата в полной мере принадлежат к этой традиции. В то же время их «верные отступления» от ортодоксальности в концепции гражданского общества были привлекательны для мыслителей, более явно чуждых марксизму, если не враждебных ему. Будучи критиками марксистских представлений о гражданском обществе изнутри, они завоевали авторитет как благодаря самой этой системе, так и благодаря тому, что время от времени они бросали ей вызов. Таков был интеллектуальный контекст, своеобразный симбиоз, благодаря которому идея японского гражданского общества, впервые осознанно сформулированная только в послевоенную эпоху, была опосредована немарксистским интеллектуальным миром.