Община Святого Георгия

– Это ты себя научаешь умению просить?

Вера небрежно вернула книгу на место.

– Будьте здоровы, Алексей Фёдорович! Я уже попросила господина Белозерского, Николая Александровича…

– Он дал вам денег?! – вырвалось у Кравченко. – Не иначе как благотворительность, подати списать!

– Да, Владимир Сергеевич. Дал. И не благотворительность на подати подменил, нет. Это не одноразовое вспомоществование. Он становится нашим попечителем, но не только. Ещё и деловым партнёром. Для начала мы подпишем с ним контракт на медицинское обслуживание всех его производств.

Профессор вытаращил глаза на ученицу и никак не мог прийти в себя, в основном из-за себя самого. Очевидно же, что из-за лютой гордыни своей он любую финансовую помощь, и прежде предлагаемую Сашиным отцом, рассматривал как подачку. Оказывается, что человек с деньгами может иметь свой интерес, и ты вовсе не в должниках у него, и не обязан.

– Что ж, у господина Белозерского страховая касса есть, и солидная. У него заработки пристойные. Забавно, он премирует своих рабочих за трезвость. То есть фактически за норму. У нас в России за норму полагается премировать! – Кравченко улыбнулся.

– Ага. А зарплату сезонным рабочим у него в руки не выдают, жёнам вручают. Он русский народ знает и понимает. Ещё у него на фабриках есть столовые, и мужчинам в рацион положено мясо и красное вино, во как!

– Да-да! – пробормотал Хохлов, опускаясь на стул. – Прачечные, электричество, печи, паровое отопление, высокие потолки в цехах. Его заводы – образцовые по всем санитарно-гигиеническим нормам, хотя само слово «норма» не применимо к едва зарождающейся отечественной санитарной гигиене.

– Николай Александрович – капиталистический флагман социальной ответственности до вопиющего какого-то неприличия! – иронично подхватила Вера.

– Он дал просто потому что ты попросила? – прищурился Хохлов.

– Нет. Мне пришлось всю ночь… – Вера выдержала хулиганскую паузу, заставив мужчин чувствовать себя до крайности неловко, – …всю ночь просидеть рядом с ним, пока он изводил бумагу на расчёты. Он виртуозно считает, великолепно соображает. Я чувствовала себя рядом с ним недотёпой. Ну, кроме тех случаев, когда он задавал вопросы, связанные с медициной, оборудованием. Это очень острый и быстрый ум, ему ничего не надо объяснять долго или дважды! Я от него в совершеннейшем восторге!

– Слава богу, хоть от кого-то ты бываешь в восторге! – язвительно бросил профессор. – Вера Игнатьевна, мне с тобой надо поговорить на предмет твоего модуса операнди…

– Мы обо всём поговорим, Алексей Фёдорович! Владимир Сергеевич, мы обсудим все подробности финансов, в которых я сама, признаться… А сейчас я хочу побыть врачом. В основном для этого я здесь. Вы, Алексей Фёдорович, нынче не обязаны присутствовать на каждом обходе, это совершенно лишнее для руководителя клиники.

Вера выскочила за двери, не дав Хохлову сказать ни слова о том, что его беспокоило.

Разыскав Белозерского, который при виде Веры завертел хвостом от радости, она потащила его в палату к Семёнову. Алексей был в сознании. Мрачен и подавлен.

– Как ты? – ласково спросила Вера, присев на край кровати и взяв его за руку, оказавшуюся совершенно безвольной.

– Я умираю, мне больно и страшно. Спасибо.

Княгиня нахмурилась. Крепко сжала ладонь Семёнова, добившись ответного движения жизни, наклонилась к нему близкоблизко и чётко проговорила:

– Умирать, юноша, следует с чувством собственного достоинства! Как и жить. А не изводить всех вокруг беспричинными высказанными и невысказанными попрёками и бесплодными скорбями! Которые вам изрядно облегчают. У большинства и того нет. Так что извольте сохранять достоинство, если вы русский дворянин!

Она крепко пожала ему руку, и он ответил на её рукопожатие. Тотчас страшно закричал:

– Отойдите от меня! Отойдите! Немедленно отойдите, о каком достоинстве может идти речь, если… Выйдите из палаты! Только не вы! Уходите же!

Опешившая Вера подскочила и от неожиданности не сообразила, в чём дело. Равно как и Белозерский. Надсадно кашляющий Амиров, идущий из палаты по нужде, объяснил докторам, ко всему привыкшим, простое. То, что им бы и в голову не пришло:

– Вы ж красивая молодая баба. А пацанчик обгадился, не чуете разве? Уж не в первый раз! Вот он и не хочет, чтобы вы…

Амиров вышел, надсадно кашляя, что не помешало ему мотнуть головой, и выражение лица у него было красноречивое: экие эти дворяне! Помирает, а стесняется, что в штаны наклал!

Семёнов постыднейшим образом рыдал, накрывшись одеялом с головой. Если бы у него был револьвер и он умел с ним обращаться, пустил бы себе пулю в лоб. На сей раз не от боли, от позора. Последнее казалось ему много хуже.

Впервые Александр Николаевич увидел княгиню растерянной. Это длилось мгновение. Затем лицо её стало решительным, она двинула на выход. Прежде всего она отдала Матрёне Ивановне распоряжения: обработать мальчика, перевести в укромный угол за ширму; расписала дробную схему так, чтобы к вечеру он был в сознании, но не слишком страдал от боли.