Община Святого Георгия

О чудо, несчастная посмотрела на него исполненным страдания и боли взглядом, не иначе раненое животное! А не так, как смотрела на Сапожникова! Матрёна Ивановна отвернулась, чтобы её тут в излишней чувствительности не заподозрили.

– Отпусти доктора, милая! Я тебе свою руку дам. У меня, вишь, рука крепкая, надёжная. Не то что у наших докторов, хотя они тоже работу работают, не совсем бездельники…

Иван Ильич говорил, говорил, говорил веско, но ласково, убедительно нёс какую-то ерунду, и Вера Игнатьевна спонтанно осознала, что у простого, казалось бы, древнего деревенского заговора есть целительная сила. Как и у молитвы. Это невероятная сила не столько слова, сколько личности произносящего. Все эти конструкции вроде «жнива ты жнива, отдай мне всю свою силу, земля родит, земля возрождает, земля меня силою награждает». Или… У Веры в памяти вдруг всплыло давно забытое, что шептала ей нянька в детстве, в таком глубоком, что и помнить не положено: «Батюшка Огнебог, ты всем богам бог, всем ты огням огонь! Как ты жжёшь и палишь в поле травы-муравы, чащи и трущобы, у сырого дуба подземельные коренья, семьдесят семь кореньев, семьдесят семь отраслей, так и спали с Веруши скорби и болезни. Ныне и присно и от круга до круга! Тако быть, тако еси, тако буди!» Всё это – определённый ритм, резонанс. Физика.

– Вот и славно, вот и идём, Катенька, куда доктора прикажут…

– Господи, кто с нею такое сотворил! Это же не человек, разве можно так?! – и железная Матрёна Ивановна расплакалась. Видимо, голос и ритм Ивана Ильича и её встряхнул. Ей оно, пожалуй, на пользу.

Хорошо, Аси не было. Она спала у себя в каморке крепко-крепко. Ей было стыдно и страшно, и очень многого она не могла уложить в своей хорошенькой головке и маленьком сердечке. Она накапала себе немного капель морфия. Совсем немного. Всего разочек.

Под патронатом Ивана Ильича Катенька позволила себя осмотреть. Матрёну Ивановну не подпустила, так что внутреннее исследование делал Белозерский. Во время схваток она выла так, что старшая сестра милосердия крестилась и бормотала:

– Всех перебудит, корова. Как шальной пёс на луну, ей-богу!

Александр Николаевич для верности выждал две схватки, дожидаясь их высоты.

– Что ты там так долго! – не выдержала Вера.

– Убедиться хотел. Предлежат две головки рядом и баллотируются синхронно.

Матрёна и Вера переглянулись.

– Ещё одну выжду для верности, Вера Игнатьевна.

Она кивнула. Спустя ещё одну схватку Белозерский с уверенностью огласил вердикт:

– Цефалопаги¹. Уникальный случай.

– Ты не ошибся?

– Вера Игнатьевна, мы можем ввести ей морфий, и вы её спокойно исследуете! – сказал Белозерский ровно, но исключительно высокомерно. Раз она смеет сомневаться в его акушерском гении!

Вера потёрла лоб.

– Что делать будем?

– Плодоразрушающую, Вера Игнатьевна. Не родит она. Акушерский постулат гласит: всегда спасай мать!

– Поучи отца е… ерунду нести! – прикрикнула на него Вера. – Алфавит мне ещё расскажи! Но если это действительно цефалопаги… При всём уважении к твоему акушерскому дарованию ты мог ошибиться. Сколько ты руками цефалопагов диагностировал?

¹ Сиамские близнецы, срощенные головами.

– Эти – первые.

– То-то и оно! На голой теории идёшь.

– Отчего же головки двойни синхронно баллотируются, зависнув над входом в малый таз? Почему нашей роженице всё больнее, а схватки всё чаще и сильнее? Так и до разрыва матки недалеко.

Вера пожала плечами. Потрогала подбородок.

– Вера Игнатьевна, вы как хотите, надо делать плодоразрушающую.

– А если ты не ошибся и это действительно цефалопаги?

– Идём как можно скорее в операционную и берём в руки краниотом.

– Нет, если это действительно цефалопаги, не хотелось бы их разрушать, потому что…

Она замолчала.

– Потому что ты жаждешь получить уникальный препарат для клиники? – уточнил Белозерский. – Княгиня, это негуманно.

– Для университетской, – Вера акцентировала. – Для университетской клиники. Любой вариант развития событий негуманен, Саша.

– Господа хорошие, решайте скорее что-нибудь, меня эта кобыла измотала! – взмолился Иван Ильич.

– Матрёна Ивановна, разворачивайте операционную, будем кесарить!

– Вера Игнатьевна! При её габитусе от такого вмешательства у неё все шансы помереть.

Княгиня посмотрела на ординатора. Спросила тихо, проникновенно:

– Сейчас она живёт?

– Но с чего ты взяла, что цефалопаги нежизнеспособны?! А вдруг…

– Никакого вдруг! – резко перебила она. – Саша, ты идиот?! Если они родятся жизнеспособными и мать-олигофренка выживет на радость всем нам, скажи мне, Александр Николаевич, как они будут жить?! Или ты решил открыть цирк уродцев и бордель для извращенцев?

– Вера, тише ты! – бросилась к ней Матрёна.