Община Святого Георгия

«Фуф!» – Белозерский мысленно выдохнул. Всё-таки какая она замечательная и сообразительная девочка! Он обнял её. Для него тактильность была актом проявления радости по любому поводу. Как это воспринимают другие, в особенности такие девушки, как Ася, он не задумывался никогда.

– Дней пять. Возможно, неделя. Всё это время нам придётся держать малыша в состоянии гипотермии, не поднимая до температуры жизни, но и не опуская до температуры смерти. Ваша задача – следить за состоянием льда, температурой и скоростью введения физраствора. И помнить, что это тайная миссия. Во всяком случае, пока. Хотя, конечно, в секрет посвящено довольно людей. Но все они надёжны.

– Я вас не подведу, Александр Николаевич!

Анна Львовна решительно вошла в подсобку. Чуть отшатнулась, ибо вид маленького ребёнка во льду вряд ли кого-то оставит равнодушным. Но то ли те капельки, что она приняла, придали ей мужества, то ли слово «миссия», употреблённое её кумиром. Белозерский накинул на неё кожух, целомудренно поцеловал в лоб и унёсся наверх, в операционную.

Студенты с большим трудом удерживали мычащую от боли и ужаса слабоумную на операционном столе. Вера и Александр помылись, и Матрёна Ивановна наконец успокоила её хлороформом, на что тоже ушло времени куда больше положенного.

– Батюшки святы, здоровая какая! – прошептала старшая сестра.

– Чего смотришь, скальпель в руки – и вперёд! – прикрикнула Вера Игнатьевна на Белозерского.

– Вы позволяете мне быть хирургом? Серьёзно?! В вашем присутствии?!

– Нет, ну что ты! Самое время для шуток!

Он взял скальпель и, весьма ловко пользуясь им, в момент послойно вскрыл брюшную полость. Вера одобрительно присвистнула, не забывая споро ассистировать.

В предбаннике операционной сидел Иван Ильич и плакал. Нет, слёз не было видно на его лице. Но он плакал. Выданный ему пузырь со льдом, во избежание образования гематом от захватов Катеньки, валялся рядом. Барское это дело, на нём и так ничего не останется.

– Когда человек мучается – ладно. А когда божья тварь бессловесная… – пробормотал он в пол.

Александр Николаевич выполнил разрез на матке остро, растянул его и начал извлекать младенцев, действительно сросшихся головами. Это было невероятно сложно, несмотря на его ярко выраженные хирургический и акушерский таланты. У него не хватало опыта манипулирования плотью в нестандартных ситуациях. Вера же созидала нестандартные методики, потому он уступил главенствующее место её рукам. Когда она извлекла плоды, даже многое повидавшая Матрёна Ивановна осенила себя крестным знамением. После чего грохнулась в обморок, предусмотрительно отдёрнув руки от инструментального столика. Порудоминский, стоящий на маске, сглотнул, но невероятным усилием воли остался в сознании. Нилов выбежал в предбанник и там приник к умывальнику. Надо ли уточнять, что Астахова сознание покинуло прежде всех.

– Что стоишь столбом! Зажимы на пуповины! Ты не мог при внутреннем исследовании предположить, что это цефалоторакопаги¹!

– И они живые! – побелевшими губами пробормотал Белозерский.

Матрёна кое-как пришла в себя и забрала с операционного поля слегка попискивающую химеру.

¹ Сиамские близнецы, сросшиеся головами и туловищами.

– Бихориальные моноамниотические, плотно сросшиеся головами и грудными клетками сиамские близнецы. Живые! – в хтоническом ужасе шептал Александр Николаевич, пока руки делали привычную работу.

– Где же твоя радость?! Не то страшно, что чудовище живо. То страшно, если чудовище выживет. И знаешь почему?

– Потому что никто не заслуживает чудовищных мук, в особенности невинное чудовище.

– Мой славный мальчик, – ласково сказала Вера. – Вот ты и всё понял. Иногда для этого достаточно лишь раз увидеть. Что будет значить тысяча слов о гуманизме, когда Матрёна Ивановна сейчас не может решиться на акт гуманности. Мотя! – крикнула она старшей сестре милосердия, – ты нам нужна как операционная сестра! Просто отойди от них! Они – не раненая в бою кобыла, наматывающая на копыта собственные кишки. Им не нужна спасительная пуля. Им не больно и не страшно. Они уйдут спокойно и безболезненно, всего лишь оставь их.

Матрёна Ивановна вернулась на позицию операционной сестры и сдавленно, хрипло произнесла:

– Бог мёртв. Он умер, не вынеся людских страданий.

– Матрёна Ивановна, вы читали Ницше[26]?! – ошарашенно отозвался Белозерский, не отрываясь от раны.

– Саша, ты малолетний недотёпа! – хмыкнула Вера. – Мотя, двузубые щипцы!

Матрёна подала инструмент.