Община Святого Георгия

– Клюква, если тебя муки тяжкие настигнут – я своей рукой прекращу. В моей воле! А человекам – только на всевышнее милосердие уповать. У боженьки, видать, дамочки, от бессонницы мающиеся, – в очереди первые. А! – махнул он рукой. – Пошли в своё запрягаться. Поработал лекарем, хватит с меня. Коли не поп, не суйся в ризы. Всю душу вывернул. Как они в разуме-то остаются?

Когда карета была запряжена, во двор вбежал Кравченко.

– Иван Ильич, поехали! Я на службу иду – по улице дворник бегает, прислугу чью-то во дворе нашёл…

– А господа для своей «домашней сволочи» повозку справить – никак?!

– Остёр ты, Иван! Их пятьдесят лет как можно называть людьми, но относятся к ним именно так. Ты социальный диспут хочешь устроить или человеку поможем? Недалеко тут. Я бы и сам справился, да больно крупная. Бегать извозчика искать – к тебе быстрее.

– Запрыгивайте на козлы, Владимир Сергеевич! Готова карета! Сами болтаете…

Во дворе доходного дома на скамейке лежала женщина, на вид лет шестидесяти, крупная, мужиковатого сложения. Видимых повреждений нет, глаза открыты, но сознание в них не плещется. Кажется, она в состоянии шока. Рядом с нею находился дворник – для остальных обитателей ещё рано.

Это был доходный дом из тех, чьи жильцы представлены пёстрой социальной палитрой. Состоятельное чиновное дворянство, банкиры, промышленники и купцы селились вдоль наружных фасадов, предпочитая третьи этажи. На первых находились салоны, ателье, магазины, кафе. Этажами выше третьего – публика попроще вроде мелких служащих. Квартиры по внутреннему периметру, мансарды, флигели, мезонины, чердаки обычно отдавались внаём представителям богемы, студентам, разночинцам и отставным военным нижним чинам.

Фельдшер и госпитальный извозчик с помощью дворника уложили женщину на носилки.

– Татьяна Васильева. Уж такая здоровая, что не каждый мужик! – пояснял дворник, сопровождая носилки до госпитальной кареты. – По сто раз на дню туда-сюда носится. Затемно встаёт, за полночь ложится. Как господ гимназистов горячим завтраком накормит, так барина пора на службу справлять. Бежит за горячими булками и утрешней газетой. Как раз в это время. Барин, поди, недовольный!

– Где же её хозяева?

К процессии подбежала девчонка лет десяти с газетами и бумажным пакетом с булками, надо полагать. Уж очень аппетитный запах.

– Ужо меня послали. Бегу, не то выпорют.

– Как так выпорют? – спросил Кравченко.

– Известно как. Ремнём!

– Чего ж они не спустились, как Татьяна их не вернулась?

– Так они кричат, что она пошла дочерь свою убогую искать, та день тому пропала. И что уволят они её, потому как добра не помнит.

– Какую дочерь убогую? – вскинулся Иван Ильич, цепко оглядев Татьяну Васильеву.

– Юродивую, блаженную, на голову слабую! Она и говорить-то не умела, мычала. Огромная, как квашня. Куда такая потеряться могла, мы уж всё кругом оббегали. Как сквозь землю провалилась! Никто и не видел, расспрашивали. Такую как не заметить? Горе-то, горе какое! – и девчонка, жизнерадостно выкрикнув положенную формулу, понеслась «к господам» на всех парах.

Иван Ильич помрачнел. Но темы не коснулся. Сказал лишь:

– Тебе, вишь, Сергеич, руки не отломит носилки таскать. Ты, чай, дворянин и с должностями был. А барину с третьего этажа до собственной прислуги во двор выйти – спина переломится.

– Скверными и простые люди бывают, не обобщай, Иван Ильич.

– И то верно.

– Всякие всякими бывают, – покачал головой дворник. – Но таких гадов, как Аврутовы, у которых она служит, ещё поискать. Особливо сынок их старшой! Уж такая говна! – добавил он, помогая устроить носилки в карету.

Алексей Фёдорович уже, разумеется, был осведомлён о произошедшей материнской смерти и уникальном явлении на свет божий сиамских близнецов, тоже почивших. Где жизнь, там и смерть. Ничего с этим не поделаешь. С утра пораньше к нему явился студент Астахов с прошением дать ему направление на теоретическую кафедру после прохождения полулекарского экзамена. Профессор решил поуговаривать талантливейшего молодого человека остаться и потому на утренний обход не пошёл. Или он решил поуговаривать студента, чтобы не пойти на обход.

Вера Игнатьевна крепко забирала клинику в свои руки. И была права. Он не хотел ей мешать. Но и отпустить сразу не мог. Так бывает, когда дитя отлично плавает или ездит на велосипеде и не нуждается в твоей помощи. И не просто не нуждается, а куда лучший пловец или велосипедист. Но ты сидишь на берегу и смотришь, смотришь. Или бежишь по дорожке, хотя колёса крутятся уже далеко-далеко от тебя и дитя скрывается из виду. Но сердце болит, не накрыло бы волной. Но душа ноет: не упало бы дитя, летя с крутого пригорка.

– Вместе уйдём в теоретики, Алексей Владимирович! – рассмеялся профессор Хохлов под конец беседы.

В морге на столе покоилось необъятное тело Катеньки. Вера и Белозерский зашли проведать мальчика Зотова, ставшего любимцем всех его тайных стражей. Даже изо всех сил оберегающий репутацию циника студент Порудоминский, и тот, сменив Асю на посту, читал малышу сказки.

– Он же вас не слышит, – сказала Вера.