Община Святого Георгия

– Почему «шестьсот шесть»?

– Догадайся!

– Если о дьявольском смраде, то стоило бы называть препаратом «шестьсот шестьдесят шесть»!

– Всё бы тебе поэзия. Это номер наконец-то эффективного при лечении сифилиса мышьякосодержащего соединения, синтезированного и опробованного Эрлихом. Если у Пауля получится – он откроет новую эру в лечении не только сифилиса, но и в избавлении человечества от всех известных инфекций.

Жидкость в колбе закипела, и даже принюхавшиеся уже экспериментаторы рефлекторно сморщили носы.

– Все что-то созидают! Открывают новые эры! И только я!..

– Шестьсот пять!

– Что «шестьсот пять»?

– Умный упрямый ослик шестьсот пять раз пытался пробраться неприступными тропами. Пока не нашёл шестьсот шестую – ведущую к победе над бледной трепонемой. И все эти шестьсот пять препаратов были опробованы на больных! Саша, ничего в этой жизни нельзя взять нахрапом.

Белозерский прикрыл нос рукавом.

– Все предыдущие шестьсот пять так благоухали? У меня сейчас вытекут глаза!

Раздался деликатный стук, и, не дожидаясь разрешения, в лабораторию вошёл Николай Александрович Белозерский собственной персоной. Василий Андреевич отказался, разумеется, беспокоить. Раз приказано не беспокоить.

Обаятельная улыбка, заготовленная им для княгини, исчезла с его лица.

– Фу-фу! Смердение падшего ангела! Хрен да полынь, плюнь да покинь! Что вы тут творите, безумные?!

– Между прочим, Николай Александрович, мы вполне богоугодным делом заняты. А вы сатану поминаете! – рассмеялась Вера.

Зажав нос, Николай Александрович прогнусавил:

– К ужину сервировано. Вас ждём! Только это… вы проветрите тут, что ли. И…

– Мы халаты снимем и в столовую запах не принесём! – заверила его княгиня.

Ужин был великолепен, десерт – несравненен! Княгиня и старший Белозерский вели деловую беседу. Александру казалось, что сия беседа ведётся излишне жантильно.

– Вера Игнатьевна, рад, что вам пригодились мои скромные пометки.

– Николай Александрович, оставьте кокетство! Понятно, что мы с господином Кравченко как хозяйственники – полные профаны. Ваши «скромные пометки» я приняла как очень ценные указания.

– Переданный вами с вашим удивительным посыльным поправленный проект реконструкции клиники – вполне на уровне. Мы можем приступать к работам. К сожалению, у меня недостанет времени, чтобы лично во всём участвовать…

У Александра промелькнула мыслишка: как Вера всё успевает? Он вообще был не в курсе, что существует уже и проект реконструкции, в который батюшка внёс коррективы. Да, папа выступил в роли финансового донора, но об этом вот едва говорили. И уже?! А батюшка когда всё успевает? Но все соображения вытеснило одно: его в команду не включили! Почему?

Угадав размышления сына – что не составляло труда, – Николай Александрович бросил на него насмешливый взгляд. Он обожал Сашеньку, но у него хватало здравого смысла и мужества трезво оценивать единственного наследника. К финансам и хозяйствованию Александр Николаевич способностей не имел.

– Папа! А я?… – вырвалось у Александра.

– Что?

Вера Игнатьевна опустила взгляд, чтобы скрыть смешинку.

– Я… хотел бы современную лабораторию! – у наследника хватило остатков гордости, чтобы не встрять между двумя зубрами при прислуге. Пришлось импровизировать. – И всё-всё, что за последние годы изобретено нового и… И я тоже хочу участвовать в реконструкции клиники!

Всё-таки не удержался, за что мысленно обругал себя последними словами, и даже мальчишкой.

– Вера Игнатьевна! – папаша игнорировал сыновние пассажи. – Владимир Сергеевич Кравченко отлично справится с административно-хозяйственной частью. Вам не придётся слишком отвлекаться от лечебной работы.

– Да. Его записка с предложениями по улучшению дел на флоте очень разумна. Высшей власти представили его труды не в том свете. Я взяла на себя смелость предоставить её государю лично.

– Это прекрасный документ. В делах я не бываю голословен и не руководствуюсь личными симпатиями или антипатиями, – он мельком глянул на Александра. – Я прочитал, прежде чем вынести вердикт о талантах господина Кравченко не только как врача, а прежде всего – организатора. И кое-что списал для применения на фабриках.

Вера была приятно удивлена. Николай Александрович полушутливо поклонился.

– Это значительно улучшит его нравственное состояние! Между нами: его восстанавливают в званиях и правах. Вскоре пригласят ко двору, и он получит соответствующие бумаги лично из рук Николая Александровича… Ёлки, вы тёзки!

– Очень забавно, ага. И он император. И я – император.

Вера Игнатьевна и старший Белозерский расхохотались.

– Я понимаю, уже немного зная вас, чего вам стоило просить…

– Я никогда бы не просила за себя или для себя!

– В этом нет ни малейших сомнений, княгиня! Вы – настоящая аристократка. В самом лучшем, основательно подзабытом смысле.

– Благодарю. Но мне достаточно быть человеком, не изменяющим себе.

– Я бы тоже отлично справился! – вдруг воскликнул обиженный Саша, про которого «взрослые» успели подзабыть.

– С чем? – со скепсисом уставился отец.

– С делом реконструкции клиники!