Община Святого Георгия

– Добрый вечер, господин Белозерский! Вера Игнатьевна!

Видимо, в качестве компенсаторного механизма из-за обуявшей его нежной чувственности, уже казавшейся ему глупым сентиментальным порывом, Николай Александрович стал нарочито грубоват и простоват. Медведем подскочил к Кравченко, долго мял ему руку, приговаривая:

– Верите ли, Владимир Сергеевич? В сортире сижу – и Васьки боюсь. А ну как выскочит откуда с каким торжественным заявлением! Ты, Василий! – поворотился он к слуге, не выпуская ладони Кравченко. – Чаю нам подай! Кофе! Что покрепче. Закуски. Чего я тебе говорю, ты тут протокол сам лучше знаешь, когда и с кем мне можно и что!

Осуждающе поджав губы – разболтался, барин! – Василий Андреевич поклонился и вышел. Николай Александрович наконец выпустил руку Владимира Сергеевича.

– Мы с Верой Игнатьевной окончательно утвердили вашу кандидатуру и обрекли вас на безумные хлопоты, тревоги и ответственность управления реконструкцией.

– Для меня это высокая честь! – совершенно серьёзно, с искренней благодарностью ответил Кравченко.

Когда Василий Андреевич снабдил господ совещающихся всем необходимым, Николай Александрович распорядился пригласить и Александра Николаевича: пусть поприсутствует при деловых разговорах, а ну как на пользу пойдут. Но Василий Андреевич доложил, что молодой барин весь в расстроенных чувствах ушёл из дома. С пакетами зелья, что они с княгиней наварили. Невыносимо смердит! Вот уж, действительно, дайте ему денег, пусть адские котлы на службе разводит.

Поздно вечером ещё долго ворчал старый преданный слуга в кабинете хозяина. И про то, что не стоило при княгине Вере… И о том, что не надо бы с княгиней Верой оставаться наедине, хотя он сам её боготворит… Но если вы не заметили, то… И снова про то, что Александр раним, и будет очень нехорошо, если ранить его будет родной батюшка. Будто престарелая мамаша, выговаривающая папаше за то, что тот слишком строг с недорослем.

– Он взрослый мужик, чего ты нудишь, язык твой бабий! Бу-бу-бу! Я и понять не могу толком, ты или говори прямо, или чего?! Что там княгиня Вера? Он мальчишка против неё, башка твоя дурья, нужен он ей сто лет! Бу-бу-бу!

Василий Андреевич замолчал, насупился, подошёл к полке, взял «Malleus Malefic rum»[30] и направился на выход, выгнув хребет, как старый мерин.

– Так что ты имел в виду с этим своим… балетом про княгиню Веру?! Это зачем хапнул? Картинки рассматривать?!

Старый слуга не удостоил его ни поворотом головы, ни ответом. Он знал латынь. Давно освоил, вдохновившись прочитанным, как молодой Алексей Петрович Ермолов, будучи сослан в Кострому, «…выучился весьма основательно латинскому языку у соборного протоирея и ключаря Егора Арсеньевича Груздева, которого будил ежедневно рано словами: “Пора, батюшка, вставать: Тит Ливий нас давно уже ждёт”»¹. Василию Андреевичу и Саши хватило. Гимназия. Академия. Куда без латыни в лаборатории ассистировать?!

Александр Николаевич отправился в бордель. В дверях оного был встречен развесёлой девицей, радостно взвизгнувшей:

– Сашка! Как мы по тебе скучали!

Опрометчиво не заметив его тоски-печали. Он поклонился, заставив себя приветливо улыбнуться, – девка-то в чём виновата, кроме того что девка, – и понуро зашёл.

Лариса Алексеевна писала, когда он проскользнул к ней без доклада, чтобы не вызывать лишнего шума. Постучал по косяку:

– Лара, у тебя не заперто. Можно?

Она искренне ему обрадовалась, отложила письмо и поднялась навстречу. Они нежно обнялись. Александр поставил на стол пакет.

– С Верой Игнатьевной сочинили. Для Клёпы. Внутри бумажка, я расписал, как принимать. Начните сегодня же.

Лариса Алексеевна кивнула.

– Ты сядь, Саша, сядь! Я кофе сварю!

Он покорно уселся. Лариса Алексеевна только сейчас заметила, что её любимец уныл. Она материнским жестом взяла его за подбородок.

– Что случилось?

– Всё в порядке, Лара.

– Было бы в порядке – ты бы уже для девочек шампанского с пирожными заказывал!

– Пора взрослеть.

¹ Из воспоминаний Дениса Давыдова о Ермолове.

Лариса Алексеевна нахмурилась и укоризненной матушкой припечатала:

– Вера!

– При чём здесь Вера? Я не хочу больше бардака!

– Вера, Вера! Втюрился!

– И ничего я… Не втюрился, а полюбил! Какие вы… злые бабы! Что она, что ты! Что насчёт кофе? Собиралась варить, вот и вари! Дома мне кофе не досталось!

– Нет, я понимаю! – усмехнулась Лара. – Кто бы не втюрился! Кто уже, Саша, только ни втюривался! Такие, что!.. Но для вас, молодой человек, Вера – слишком крепкое зелье! Я говорю вам это, потому что люблю вас, как мать. Несмотря на то, что я горячо люблю Веру…

– Да-да! – перебил её Белозерский. – Мне уже говорили. И тебя люблю. И её люблю. А только не рифмуетесь!

У него был такой мрачный взгляд, какого Лара у него никогда не видела. Тяжёлый, тёмный, невыносимый мужской взгляд, который она видывала некогда у господина Покровского. Лара налила водки себе и Саше, чтобы сбросить наваждение.

– Расскажи мне про неё! – попросил Саша.