Община Святого Георгия

– Любовь – она бережливая, – сообщил он уверенно посветлевшим небесам. – Дельная она, любовь-то!

В сестринской Ася и Владимир Сергеевич сидели за столом. На тарелке лежала прекрасная деревенская кровяная колбаса, которую сестра милосердия категорически отказывалась есть, несмотря на все уговоры фельдшера.

– Анна Львовна, ешьте немедленно! – он прибегнул к приказному тону, уж что-что, но командовать господину Кравченко было не привыкать.

– Не люблю я кровяную колбасу, Владимир Сергеевич, – пролепетала сестра милосердия, состроив умилительную извиняющуюся гримаску. – Ещё и… с чесноком! Мне пациентов перевязывать.

– Мы в конце концов не в ресторане, Анна Львовна. Что это за блажь: люблю, не люблю! Пациенты нашей клиники запах чеснока вынесут. Не такое выносили! – он ласково улыбнулся и добавил мягче, хотя и прежняя его сердитость была игрой: – Считайте, рецептурная пропись: кровянеус колбасеус!

Ася рассмеялась и аккуратно взяла с тарелки кружочек. Владимир Сергеевич смотрел на неё с нежностью, проникновенно. И это было очевидно больше, чем признательность за спасение жизни маленькой Сони. Вдруг он заговорил неуместно серьёзно, прерывисто и даже мрачно:

– Анна Львовна… Я на переломе жизни. К чему он приведёт и чем закончится – почём знать? Я пытался сделать хорошее, но чуть не натворил страшное… Уныния, впрочем, нет ни малейшего. Прежние неизвестность и неопределённость моего положения угнетали гораздо больше. Если бы не профессор Хохлов…

Ася тоже посерьёзнела, совершенно не понимая, к чему такая речь. У хорошеньких юных девушек есть особая черта: они абсолютно не замечают чувства, если это сложнее плотского интереса субчиков вроде Концевича или же экспансивной беззаботности молодости, бесконечного праздника вроде Белозерского. Владимир Сергеевич говорил о чём-то глубоком, и она понимала только то, что в такой момент жевать неприлично, хотя он сам её уговаривал съесть эту премерзкую колбасу.

– Я хочу донести до вас, Ася…

В сестринскую ворвался Сашка Белозерский, втянул воздух и констатировал:

– Ух, чесночищем прёт!

Разумеется, Кравченко оборвался. Ася покраснела.

– Я её битый час уговаривал принять это гематогенное средство внутрь, а вы в мгновение нивелировали все мои усилия! – вырвалось у фельдшера вроде в шутку. Но взгляд, который он адресовал ординатору, был красноречивее слов.

Свалявший дурака Белозерский быстро исправил ситуацию. Он подошёл к столу, сгрёб несколько ломтей колбасы и с аппетитом отправил великолепный продукт прямиком в рот. Безо всякого изящества, зато с огромным удовольствием.

– Обожаю кровяную колбасу! Да с allium sativum[7]!

Этюд Белозерского получил высшую оценку от господина Кравченко, который тут же одобрительно кивнул Асе.

– Следуйте нашему примеру! Если мы все будем источать чарующий аромат чеснока, то и чувствовать его друг от друга не будем. Ну что вы как маленькая, право слово, Анна Львовна!

Владимир Сергеевич тоже прихватил приличную порцию. Ася, тем не менее, пребывала в раздумьях. Откуда-то в её милой голове было засажено: непристойно есть кровяную колбасу в компании кавалеров. Хотя кавалером ни один из них не был. Это был всего лишь перекус ординатора, фельдшера и сестры милосердия. Никакими этикетами не возбраняется, а этикой и деонтологией, напротив, приветствуется. Видя её колебания, Белозерский с набитым ртом проговорил:

– А кто не ест колбасу – тому мы не дадим конфет!

Он стал выгребать из карманов полные жмени шоколадных конфет, к которым Ася немедленно потянула руку, как сущее дитя. И тут же получила по ладошке от Белозерского.

– Но-но! Как говаривал мой Василий Андреевич: «Конфеты только тем детям, которые хорошо кушали!»

К радости Владимира Сергеевича, Ася наконец-то взяла с тарелки кровяной колбасы, рассмеялась и стала не менее хулигански, нежели Белозерский, запихивать её себе в рот. Единственное, что могло бы расстроить господина фельдшера, – то обстоятельство, что сестра милосердия при этом во все восторженные глаза смотрела на молодого ординатора. Могло бы. Не будь он столь заботлив и опытен. Такого человека лишь обрадует клоун, заставивший любимое дитя съесть полезную еду.

Белозерский серьёзно обратился к Кравченко:

– Как наша маленькая пациентка?

– Стабильна. Прогноз благоприятный. Профессор планирует перевод в Царскосельский госпиталь. Неловко маленькой девочке в нашей клоаке…

Он осёкся. Не на флоте всё-таки. Ещё и в присутствии дамы.

Через полчаса все были на утреннем обходе. Жизнь клиники есть жизнь клиники, и она довлеет над остальными составляющими жизней тех, кто решил посвятить себя медицине. Здесь не может быть личных несчастий. Здесь в принципе не может быть несчастий. Ибо концентрация человеческой боли и страданий поглощает любые личные несчастия докторов и персонала, как поглощает кровь корпия. Когда корпия прекращает впитывать – она перестаёт быть функциональной.

Ординатор Концевич сухо докладывал в мужской палате.

– Пациент с извлечённой шрапнелью: рана очистилась, можно выписывать.

Профессор кивнул, улыбнувшись мужику.