Община Святого Георгия

– Больно! – воскликнула роженица, застигнутая схваткой. До сих пор она терпела, памятуя о достоинстве, которое следует хранить в любых жизненных коллизиях. Но вот поблизости оказался добрый внимательный человек – и маленькую женщину Алёну Огурцову накрыла волна страха. Так всегда бывает хоть и с самыми благородными, когда рядом оказывается порядочный человек, чья крепкая рука непременно вытащит из-под волны, за шиворот ли, за волосы, может быть даже даст подзатыльник, выторгует у волны тебя в обмен на собственный воздух – но не даст утонуть!

– Пошла вода в трюмы! – шутливо воскликнула Матрёна Ивановна и прижала тощую девочку-женщину к себе. – Такая наша женская доля. Терпи, – ласково прошептала она, умелой рукой гладя Алёне поясницу. С каждым круговым пассом опытная ладонь будто сметала боль. Матрёна знала своё дело.

Не прошло и четверти часа, как мелкая почтовая чиновница Алёна Огурцова была в палате, переодетая во всё больничное. Как дама высшего света – в гордом одиночестве. Так случилось, что женщин в университетской клинике сейчас было мало. Бабы не болеют, когда мужикам худо. Бабы или пашут, или умирают. Но редко когда позволяют себе хворать, лёжа на койке. Бабы иначе воспринимают действительность. Другое дело – дамы. Матрёна рада была, что никто тут сейчас не кашляет, не стонет, и напуганная девчонка хотя бы не будет слушать всякие бабьи глупости про роды, которыми любая так любит поделиться.

– Располагайся! Хочешь – ходи, а хочешь – лежи. Я тебя регулярно проведывать буду, Алёнушка. Ничего не бойся, ни о чём не думай! Как болью накрывает – представляй себя в воде. Плавать умеешь?

– Да! У нас именьице было, пока папенька всё не проиграли…

Матрёна нахмурила брови, но Алёна говорила эти слова без малейшего упрёка, с нежностью.

– Вы не подумайте! Он прекрасный человек был, добрый, только слабый. А когда уж казённые деньги на сукно пошли, так он пулю себе в лоб пустил, не выдержал позора.

– Добряк, что сказать! – язвительно пробурчала Матрёна. – Так что там в именьице было? Пруд?

– На берегу реки. Я очень плавать любила. Вода, она всё принимает: и радость, и обиды, и…

– Вот-вот! И здесь так! – перебила Матрёна. – Накрывает – плыви. И дыши так, будто саженками против течения. Поняла?

Алёна кивнула, улыбнулась. Её снова схватило, и она стала интенсивно дышать.

Она читала иностранные журналы, где всё было очень умно описано про дыхание во время родов с точки зрения физиологии, но рекомендация Матрёны Ивановны была ей понятнее. Барышня она была скорее романтичная, нежели тянущаяся к естествознанию. Сказать по правде, она была более начитанна, нежели образованна. И от беспрестанного чтения в голове у неё образовался какой-то смешной винегрет разных хлёстких афоризмов да блёстких максим, систематизацией её знаний было заниматься поначалу некогда, а затем и некому. Матушке роскошную родовую библиотеку пришлось пустить с молотка за батюшкины долги, но привычка к поглощению книг осталась. Алёна была записана в общественную читальню. И на собраниях кружков, до которых был так охоч прогрессивный муж, возлюбленный её Огурцов, она не сидела истуканом, а умела вовремя и кстати вставить и свою вескую фразу. Да только здесь и сейчас это всё казалось ни к чему и попросту глупым.

– Матрёна Ивановна, миленькая! Как муж придёт – вы ему всё перескажите, а если можно – то ко мне сопроводите, или меня к нему. Я ему записку оставила. На службе он.

– Не волнуйся! Ему на службе не тяжче твоего. Рожать – не марки клеить и пером скрипеть. Сосредоточься на себе и на дитяти.

– С ребёночком моим всё в порядке? – спохватилась Алёна, застыдившись того, что первым делом думает о себе, потом о муже, и лишь совсем после – о плоде их любви, который всё ещё оставался для неё некоторой абстракцией, несмотря на то что пребывал внутри, толкался и вот, наконец, рвался наружу, в свою отдельную, свободную и независимую жизнь.

– В порядке, в порядке! – заверила старшая сестра милосердия. – А если у меня что сомнения начнёт вызывать – и доктора позовём.