Община Святого Георгия

– Ты уже всё знаешь, Андрей! Понятно, что мальчишка Белозерский сдал меня Хохлову, да тот и сам догадался, никто на такое с лёгочной аортой не решается, боятся, будто бездействие – вариант выбора. А уж Хохлову ты сам звонил, или Хохлов тебе, тут всё равно.

– Всё ваши партии!

– Перестань! Партия, к которой я принадлежу, ничего общего не имеет с этими… боевиками! – последнее было произнесено с таким неприкрытым презрением, что даже если Андрей Прокофьевич в каком-нибудь фантастическом выдуманном мире и подозревал бы причастность Веры к террору, то сейчас бы подозрения развеялись. Такое презрение не сыграть. К тому же Вера никогда не играла.

Он усмехнулся.

– Знаю-знаю, вы за исключительно конституционное решение всех вопросов.

– Именно! Так что оставь иронию. На месте стрельбы я оказалась совершенно случайно, хочешь – верь, хочешь – нет.

– Это ты умеешь.

– Девчонка собачку потеряла. Вели отнести Хохлову.

Вера поднялась, полицмейстер немедленно встал следом. Недоумение на его серьёзном красивом лице было очень забавно наблюдать.

– Какую собачку?

Вера улыбнулась.

– Плюшевую. Выронила. Сейчас наверняка страдает ещё и из-за этого, будто мало ей. А вы – взрослые мужчины при исполнении. Вам не понять. Вы забыли.

– Ты сколько с отцом не разговаривала?

– Это здесь при чём?! Как будто ты не знаешь! С четырнадцати лет, как и прежде. С тех самых пор, как из дому ушла. Сам считай, накинь два года с нашей с тобой последней встречи.

– С Покровским не виделась?

– Чёрт! Я не прошу тебя археологией заниматься! Я прошу отдать племяннице Хохлова её игрушку! Её детский мир и так разрушен! Не лишай её ещё и стража её младенчества! У тебя же у самого дочери. Или ими занимается исключительно Ольга, то есть в её случае верно сказать – никто?

– Я немедленно распоряжусь, – примирительно уверил полицмейстер, жалея, что задал глупые вопросы и разгорячил Веру. Эта в ответ рванёт похлеще снаряда.

Она направилась к двери.

– Не провожай. Хохлову обо мне не говори. Он кинется в муки совести, он уже в них тонет, к доктору не ходи, начнёт на службу звать. Себя под неприятности подведёт.

– Вот кабы ты не таким картонным голосом это говорила – поверил бы! Но в тебе же, Верка, гордыня лютует! Мол, сразу не взял – теперь и не надо!

– Не говори глупостей! И всегда рада тебя видеть, заходи запросто. Хотя ни у тебя, ни у Хохлова нет времени на то. Вы же государственные мужи на службе! А я пойду по своим бездельным бабьим делам.

Вера выскользнула из кабинета полицмейстера.

Спустя несколько часов, уже в простом мужском платье, с громоздким свёртком под мышкой, Вера Игнатьевна вернулась домой. Аромат в квартире стоял умопомрачительный! Георгий, ловко обвязанный кухонным полотенцем, стоял у плиты на табурете, Егорка справно выполнял обязанности поварёнка.

– Здравия желаю, Ваше высокоблагородие! Мы с Егором по хозяйству!

Вера села на табурет, прислонилась к стене и закрыла глаза. Давно в её доме не пахло так уютно. Никогда не пахло. Уют – это что-то давно забытое, из раннего детства, когда ещё не зазорно было маленькой княжне появляться в людской, вертеться на кухне. С тех пор Вере было уютно только на войне. Не по факту войны или беспросветного адского труда посреди людских страданий. Но иногда, нетерпеливо ожидая на ужин разогретых консервов, кто-то из персонала изобразит нетерпеливо бьющую копытом лошадь, и так ладно становилось, будто не на войне вы, а просто друг с другом.

– Тёть, что это у тебя?

Любознательный мальчишка подёргал большой, точнее длинный, пакет за бечёвку.

– Какая я тебе тётя, обалдуй! Вера Игнатьевна!

– Вера Игнатьева, что это у тебя?

– Не про твою честь. Георгий, я вдруг вспомнила, что с неделю что ли не ела горячего! Что там у тебя?

– Борщ!

– Где ты продукты взял?!

– Так я на рынок сгонял! – гордо объявил Егорка. – Знаешь, как я торговаться умею! Я помылся, отоспался, так на меня такой стих нашёл! Я сегодня тьму газет продал, да одному господинчику амишке записку занёс с букетом. Он мне денег на букет дал, а я, знаешь, как…

– Торговаться умеешь? – рассмеялась Вера. – Простите, забыла вам денег оставить.

– Не будем мы за бабий кошт жить! Мы ж мужики, обеспечивать должны!

Тут и Георгий не выдержал. Утерев слёзы, выступившие от хохота, он громогласно объявил:

– Всё готово, можно и дневку артели устроить! – он осёкся. – В смысле, я же помню, вы не брезгуете по-солдатски. Но может, вы желаете в столовой…

Вера улыбнулась. Встала, прислонила пакет к стене.

– Великий князь Константин Павлович Романов не брезговал. Потомок царственных Багратидов, князь Пётр – не брезговал. И я не из брезгунов. Ты вот что, Георгий… Как по батюшке?

– Романович и есть.

– Вот что, Георгий Романович. Здесь, вместе поедим. Ну, разве каждый из своей тарелки. Возражения имеются? А после мы с тобой за дело возьмёмся, – княгиня кивнула на пакет.

– Вот и славно. Не то без дела я умом и трогаюсь. Никто ж меня к делу пристраивать не берётся!